Чем, вероятно, и объясняется появление гостя.
Давно стемнело, и я берусь за вторую чашку, когда слышу шаги. Мелкие камешки скрипят под сапогами. Сперва я решаю, что вернулся Коди, и надеюсь только, что он в самом деле проникся симпатией к врановым, но беспокоюсь я напрасно. Первым делом я узнаю сияние души своего посетителя, а потом уж различаю долговязую фигуру и лицо. Всего-навсего Джек Вертопрах. Он улыбается мне, подходя к костру, и лунный свет отражается в его глазах, а пальцами он касается широких полей шляпы.
– Ты что, гоняешься за мной? – спрашиваю я.
– Если бы и гонялся, – отвечает он, – ты не слишком старался скрыть свой след.
Запасной кружки у меня нет, так что я протягиваю ему свою – еще почти полную. Джек улыбается и с удовольствием делает глоток.
– Ты всегда умел варить кофе, – говорит он. – А подымить ничего нет?
Никто из моих знакомых не курит столько, сколько Джек, но с собой курево он никогда не таскает.
– Что стряслось? – спрашиваю я, протягивая ему кисет. – Твоя пума нашла себе кого получше?
– Лучше не бывает, – уверяет Джек.
Самоуверенность у нас, псовых, в генах. Мы неизменно верим, что все в мире выйдет по-нашему, как бы нас ни прижало. Взгляните на Коди, и поймете, что я имею в виду. Он король оправданий. Вы не поверите, с каким треском проваливались дела из-за него, а все он не виноват. У меня, с моей половиной вороньей крови, дело должно было бы обстоять вдвое хуже – если вам кажется, что псы слишком самоуверенны, проведите часок с кем-нибудь из моих чернокрылых родичей, – но у меня еще есть Касси, которая не дает мне зарываться.
Джек прикуривает выигранной у Кода зажигалкой «Зиппо» и возвращает мне кисет.
– Так что же ты ее оставил? – спрашиваю я.
– Да я до нее и не добрался.
Я поднимаю бровь.
– Как разобрался, что у нас творится, – поясняет он, – сразу понял, что на ухаживания времени не остается, как бы хороша ни была девчонка. – В его голосе улыбка, но у Джека такой уж голос – в нем всегда улыбка, что бы ни случилось.
– А что творится? – спрашиваю я.
– Тот единорог, которого мы похоронили, – он ведь был не первый. Судя по тому, что я слышал у Харли, он уже двенадцатый, если не тринадцатый.
Я киваю, показывая, что слушаю.
– Ты знаешь, что это значит, – говорит Джек.
– Они повадились убивать…
– Вот именно.
Он смотрит в ночь, выдувает в темноту клуб дыма.
– И думаю, благодаря этому их кровь волшебна, – прибавляет он, помолчав. – Такие сновидцы искали бы разнообразия, если бы убийство единорога не давало им особых преимуществ.
– Или просто они предпочитают трудную охоту, – говорю я.
Мы оба слышали, что единорога загнать сложнее, чем любую другую дичь. Да еще этот их фокус с исчезновением, когда они ступают на тропу духа. Я и сам неплохо отыскиваю эти тропы, но это умение дается не сразу, и даже когда навостришься это делать, приходится почаще тренироваться, чтоб не потерять хватки. Большинству просто не хватает времени.
Но Джек качает головой:
– Нет, не так все просто. Ты же знаешь этих сновидцев. Дай им лишь попробовать зелья, и они черпают в нем только силу, а о духе и не вспомнят. Кровь единорога дает им силу. Силу и бесстрашие.
Я вспоминаю глаза волчицы и киваю. Она только потому не бросилась на нас, что видела впервые. Хватило ума сначала изучить незнакомцев.
– Вот такие у нас дела, – говорит Джек.
Я выжидаю, но он молчит, и тогда я спрашиваю:
– А мы тут при чем?
– Не ты ли вечно призывал быть ответственнее? – удивляется он.
– И что ты предлагаешь? – возражаю я. – Стеречь единорогов и защищать их?
– Нет, просто убить тех волчиц.
– Убить…
Один из моих недостатков – по крайней мере, с точки зрения прочих псовых – в том, что я всегда предпочитаю избегать столь кардинальных решений. Я умею быть жестким, если приходится, только, на мой взгляд, насилие никогда ничего не решает. Убив кого-то, ты, может быть, и справишься с одной проблемой, но будешь тащить на себе груз убийства до конца твоих дней. Еще несколько убийств, и в тебе не остается места для роста души. Жизнь становится тяжким бременем, и ты кое-как ползешь по ней.
– Они порочат имя псов, Джо.
Но дело не в том. Я по глазам его вижу: похороненный нами единорог оставил шрам на сердце Джека. Я понимаю, что он чувствует, и отвечаю ему медленным кивком. Стоит вспомнить тот раз, когда я видел
