– Но пряники же не такого цвета, – возразила Венди к собственному удивлению.
Чародей покачал головой:
– Он сам из пряника, поэтому я его так и зову. Пряничный пес. На, держи. – С этими словами он выдернул из спины песика шерстинку, отчего тот вздрогнул и недовольно покосился на хозяина, и протянул ее Венди. – Попробуй.
Венди скорчила гримаску:
– Что-то не хочется.
– Дело твое, – ответил чародей. Пожал плечами, закинул шерстинку в рот и стал с явным наслаждением жевать.
«Так, приехали, – подумала Венди. – Только сумасшедшего мне и не хватало».
– А как по-твоему, из чего делают пряники? – поинтересовался волшебник.
– Какие, настоящие или собак?
– Да нет, настоящие.
Венди пожала плечами:
– Не знаю. Из какой-нибудь муки особой, наверное.
– А вот и нет. Нужно взять собаку такую, как мой Пряник к примеру, подстричь ее и смолоть шерсть в порошок, мелкий-мелкий. Потом его надо рассыпать на солнцепеке и оставить дня на полтора-два, чтобы он стал золотисто-коричневым, – вот откуда у пряников такой цвет.
Венди с трудом удержалась, чтобы не закатить глаза. Пора уже и честь знать, мелькнуло у нее в голове. Давно пора. В конце концов, свое дело она сделала, удостоверилась, что с ним все в порядке, хуже ему, кажется, не стало...
– Эй! – возмутилась она, когда он взял ее тетрадь и принялся бесцеремонно переворачивать листок за листком. – Это мое.
Он спокойно отвел в сторону руку, которую она протянула к тетради, и продолжал, как ни в чем не бывало, читать.
– Стихи, – сказал он. – И очень даже неплохие.
– Пожалуйста...
– Что-нибудь напечатали?
Венди опустила руку и со вздохом откинулась на спинку скамьи.
– Два сборника, – ответила она, потом добавила: – И еще в журналы кое-что продала.
Правда, мысленно поправила она себя, слово «продала» здесь не слишком уместно, если учесть, что журналы расплатились экземплярами. Да и те два сборника, которые сейчас в печати, публикует «Ист- стритпресс», маленькое местное издательство, а значит, ее стихи можно будет найти только в книжных магазинах Ньюфорда, и больше нигде в мире.
– Романтизм, но с существенной долей оптимизма, – заметил чародей, спокойно перелистывая ее тетрадь, полную огрехов, неоконченных набросков и черновиков. – Никакой «бури и натиска», как у ранних романтиков, скорее похоже на Йейтса с его «кельтскими сумерками» или даже на Честертона. Как это у него там, «овип», кажется? Это когда он говорит о том, какими странными могут показаться привычные вещи, стоит посмотреть на них с непривычной стороны.
Венди не поверила своим ушам. Кто он такой? Профессор английской словесности, забросивший свою кафедру и живущий подаянием, подобно философам древности? «Дикость какая, – подумала она, – сижу тут на скамье в парке и слушаю его рассуждения».
Волшебник повернулся и одарил ее чарующей улыбкой.
– Но ведь в этом и есть наша единственная надежда, правда? В воображении, которое рвется за пределы настоящего не столько ради того, чтобы постичь смысл окружающего нас мира, сколько для того, чтобы просто его увидеть, ведь так?
– Я... не знаю даже, что и сказать, – ответила Венди.
Пряник уснул у чародея на коленях. Тот закрыл тетрадь, его глаза, невероятно синие и яркие в тени полей причудливой старой шляпы, долго и пристально смотрели на Венди.
– Джон хочет тебе что-то показать, – сказал он.
Венди моргнула.
– Джон? – переспросила она, оглядываясь по сторонам.
Чародей постучал себя по груди пальцем:
– Джон Уиндл – так зовут меня те, кому известно мое имя.
– А-а.
Легкость, с которой он переходил от речи образованного человека к простым, даже простоватым выражениям, включая упоминание о себе в третьем лице, показалась Венди необычной. С другой стороны, если как следует подумать, в нем вообще нет ничего обычного.
– И что же это такое? – осторожно спросила она.
– Это здесь недалеко.
Венди взглянула на часы. Было около двух, ее смена начнется в четыре, так что времени у нее предостаточно. Однако она не могла избавиться от чувства, что, каким бы интересным человеком ни казался
