жесте, она затем глубоко втянула в себя дым и вернула сигарету девушке.
«Сперва мы поделились с ней музыкой, – подумала индианка, – теперь она делится со мной дымом, священным для Матери-Медведицы. Не придется ли делиться и кровью?» С откровенным любопытством Мэй разглядывала чужестранку. Хоть и не обзавелась еще рожками, но держится уверенно, намного увереннее, чем женщины их племени. Мэй-ис-хюр знала, что таится в душе у Талиесина – под черным оком Первого Медведя он довольно часто открывал ей, что у него на сердце. А вот что такое эта девушка? Кто она и что ищет?
– Тебе было когда-нибудь трудно разобрать, что реально, а что нет? – неожиданно спросила ее Сара.
– Как это? – не поняла Мэй-ис-хюр.
– Ты ведь тоже шаманишь, верно?
– Я – рате-вен-а – барабанщица медведя.
– Мне трудно тебе объяснить, – вздохнула Сара. – Дело в том, что я часто не могу понять, что происходит на самом деле, а что мне снится. Сны бывают словно явь, а случается, они предсказывают, что случится на самом деле. Только теперь я уже не понимаю, что реально, а что нет, что правда, а что мне только кажется.
– Для меня правда только одна, – задумчиво проговорила Мэй-ис-хюр, – та, что у нас в душе. Корни снов в нашей жизни, но для нас важно только то, как сны связаны с нашей игрой на барабане. С помощью барабана мы разговариваем с духами, тут-то и проверяется, насколько мы близки к правильной жизни. Если мы идем по своему Пути все дальше, все больше приближаемся к Матери-Медведице, значит, мы живем правильно.
– Ну, это как-то… слишком сурово, что ли… – сказала Сара.
Мэй-ис-хюр улыбнулась:
– Мать-Медведица вовсе не суровая, бояться ее нечего. Она живет нашими радостями так же, как и горестями. Вчера, когда мы вчетвером занимались музыкой, мы были очень близки к Матери. И сегодня утром мы ей близки, потому что мы с тобой поделились дымом, а сейчас хотим выяснить правду. Необязательно рассуждать сухо и серьезно. Важно верить.
– Ну, а сны? В них тоже можно верить, если ты что-нибудь благодаря им узнаешь?
– Они могут направлять тебя. – Мэй-ис-хюр с минуту всматривалась в Сару, потом спросила: – Тебя расстроили сны?
– Да, – кивнула Сара, – только я не уверена, сон ли это был. Когда я в первый раз встретилась с Талиесином, я тоже думала, что это мне снится. Но сон потом обернулся явью. И теперь, когда я тут… – она неопределенно повела рукой вокруг себя, – теперь я ни в чем не уверена.
– Расскажи, что тебя так беспокоит, может, я смогу тебе помочь, – сказала Мэй-ис-хюр.
И Сара рассказала ей все, начав с того, как она нашла кольцо, и до конца, ничего не пропуская. И чем дольше она рассказывала, тем более запутанным представлялось все, что с ней произошло. Точно клубок разноцветной шерсти, к которой прилепилась и солома, и веточки, и грязь. Потянешь за нитку и стараешься отделить ее от клубка, а она вдруг оказывается другого цвета, переплетается еще с двумя, а то и с тремя или с четырьмя другими, в конце концов даже не вспомнить, с какой нитки начинали.
Когда Сара закончила свой рассказ, заговорила Мэй-ис-хюр:
– Я скажу тебе две вещи. Первая: чем бы ни был Талиесин, он все равно человек и у него человеческое сердце. Кто может объяснить, отчего этого мужчину тянет к этой женщине? Это может сказать только Мать-Медведица, но и она почему-то помалкивает. Я точно знаю: с того дня, как Талиесин встретил тебя на берегу, он не мог тебя забыть. Сам был не свой, будто один из духов заворожил его.
– А что второе? – спросила Сара.
Мэй-ис-хюр вздохнула:
– Пэквуджи. Этот малютка – большой озорник, недаром он двоюродный брат Старого Койота. У Пэквуджи сотни личин, и он большой фокусник.
– Значит, слишком-то верить его словам не стоит? – с некоторым облегчением спросила Сара.
– А вот это трудно сказать. Пэквуджи как тихий пруд – он отражает твою душу. Если ты коварный и мелочный человек – он с тобой будет поступать так же. Если ты добр и заботлив, он будет к тебе добр и станет заботиться о тебе.
– Ну, я вижу, с ним никогда нельзя быть ни в чем уверенной.
– Здесь, – и Мэй-ис положила руку на грудь, – здесь ты поймешь, можно ли. Ведь Пэквуджи – отражение твоей души.
– Наверное, мне надо поговорить с Талиесином… насчет этих испытаний.
– Я думаю, это самое разумное. Талиесин – странный человек, по крайней мере, для меня он странный. Тот Путь, по которому следует он, не такой, как Путь моего народа. Его народ копит знания, добытые каждым в одинокой борьбе. У нас не так. У нас знания – секрет, но спросишь – и узнаешь. А соплеменники Талиесина полагаются сами на себя.
– О, как сложно!
Мэй-ис-хюр накрыла ладонью руку Сары и улыбнулась:
– Ничего не бойся. После твоего рассказа в меня закрались всякие предчувствия, но знай одно – ты среди друзей. Мы всегда тебе поможем. – Индианка встала и посмотрела на Сару. – Твоя одежда еще должна посохнуть, пойдем посмотрим, не найдется ли для тебя чего-нибудь более подходящего, чем старая рубаха Хагана.
Перемена темы вызвала и перемену настроения.
– А мне эта рубаха даже нравится, – сказала Сара.
