придерживалась прямо противоположного мнения.
У нее были многочисленные переломы, но все же самая тяжелая травма пришлась на позвоночник.
В течение двух лет Клэр не могла пошевелить ногами, однако была полна решимости в один прекрасный день подняться с постели. Врачи утверждали, что никогда не видели столь упорного ребенка. И то ли произошло какое-то чудо, то ли мужество победило болезнь, но нервные окончания восстановились. Следующие три года Клэр ездила в кресле-каталке, затем шесть месяцев осваивала костыли и вот наконец перешла на трость.
Правда, покалеченная нога до сих пор ныла перед непогодой и иногда болела очень сильно, но по сравнению с беспомощным барахтаньем в инвалидной коляске нынешнее положение Клэр казалось просто даром Небес.
Что касается Джейни, то они подружились еще до рокового падения, и потом, когда Клэр была прикованной к постели, Джейни неизменно навещала ее после занятий – помогала делать уроки и рассказывала последние сплетни, а позднее катала на коляске по крутым каменистым дорогам.
И все же большую часть времени Клэр проводила одна. Она увлеклась чтением, а заодно, осознав, что ее возможности наслаждаться жизнью ограничены, начала принимать активное участие в чужих делах.
Это она после смерти отца заставила мать получить образование. Это она уговорила Джека Треф-фри записаться в местную команду по регби, откуда он очень скоро ушел в профессиональный спорт. Это она вместе с Динни уговаривала нетерпеливую Джейни не отказываться от игры на волынке, оценив преимущества этого экзотического инструмента перед скрипкой, такой распространенной и банальной.
В конце концов Клэр настолько привыкла давать советы, что, даже вернувшись к нормальной жизни, продолжала вмешиваться в дела других, в том числе в отношения Джейни и Феликса.
Как она могла не вмешиваться, если ее лучшие друзья, самые любимые люди, которые просто созданы друг для друга, так глупы, что не понимают этого.
Она хотела как лучше, а в итоге только навредила всем.
Клэр вздохнула.
Она бы сделала все ради Джейни. А уж ради Феликса…
Больше всего на свете Клэр сожалела, что Феликс встретил Джейни раньше ее, хотя еще ни разу – если не считать сегодняшней досадной оговорки – она не намекнула ему на свои чувства.
Феликс любит хромоножек…
Если бы! Но, впрочем, пусть лучше ни он, ни Джейни никогда ничего не узнают…
«Пора исправлять свои ошибки», – сказала себе Клэр.
Она надела шерстяной жакет, сверху накинула плащ, оставила матери записку (на случай, если та вдруг проснется), а затем выскользнула на улицу и, постукивая тростью по мостовой, поспешила вниз по холму в направлении Дедушкиного дома.
Феликс мечтал снова очутиться в открытом море.
Этим вечером Маусхол с маленькими коттеджами и узкими улочками утратил свое обычное очарование. Окна домов, излучавшие теплый, приветливый свет лишь напоминали Феликсу о его бесконечном одиночестве. Тесные закоулки вызывали острые приступы клаустрофобии, а шум и смех, доносившиеся из «Корабельного двора», больно ранили своим весельем, которого он не мог разделить.
А море манило все настойчивее. Так было всегда, и именно это спасло Феликса, когда они с Джейни расстались в прошлый раз…
Он брел вдоль берега, прислушиваясь к шепоту прилива, но в голове у него звучали только обвинения Джейни, Дедушкины угрозы и утешения Клэр, пытавшейся найти хоть сколько-то разумное объяснение всему происшедшему.
Клэр…
«Жаль, я раньше не догадывалась, что ты неравнодушен к хромоножкам».
«О, Клэр! – вздохнул Феликс. – А я и не подозревал о твоих чувствах».
С первого дня их знакомства он видел в ней только доброго, отзывчивого друга и даже представить себе не мог, что она испытывает к нему нечто большее.
«Ну почему все так сложно?» – гадал Феликс уже не в первый раз.
Между ним и Джейни стояла не только боязнь сцены. Феликс чувствовал, что воспоминания о кошмаре, которым стал брак его родителей, мешают ему поверить в возможное счастье и не позволяют раскрыться полностью ни перед кем. Даже перед Клэр.
Клэр…
А как он сам относился к ней? Насколько хорошим другом был? Да, он написал ей много длинных писем, но никогда не задумывался о том, что творится у девушки на душе. Он охотно пользовался ее поддержкой в трудные минуты и черпал у нее силы, когда его личная жизнь шла кувырком. А Клэр все это время любила его и устраивала его счастье, не думая о собственном…
Оставив позади Маусхол, Феликс зашагал по дороге, ведущей в Ньюлин. Вскоре он миновал карьер и направился к верфи – туда, где покачивались на волнах грузовые суда. Положив свои вещи и трость Клэр на землю, Феликс уселся рядом и стал смотреть на море.
Что делать?
Снова сбежать? Ведь именно так он поступил в прошлый раз. Для разговора нужны как минимум двое. Достаточно ли он приложил усилий для того, чтобы наладить отношения с Джейни? Или, как всегда, пустил все на самотек, а теперь решил сбежать?
Почему он не может жить, как все нормальные люди, вместо того чтобы болтаться по свету в поисках покоя, которого все равно не найти? Почему не может завести семью, забыв о неудачном примере своих родителей? Почему не может перестать думать о сцене и просто играть в свое удовольствие?
Конечно же, это нелегко. Но разве остальным все дается даром?
Другие тоже страдают из-за несчастной любви, упущенных возможностей, разрушенных иллюзий Чем он лучше их?
Любимая женщина возненавидела его, как и ее дед.
Несостоявшаяся актриса, временно подрабатывающая секретаршей, заинтересовалась им, поскольку ее собственный дружок оказался мерзавцем.
Лучшая подруга на протяжении долгих лет скрывала свои чувства к нему.
Музыкальная карьера оказалась недостижимой из-за того, что он, подобному трусливому зайцу, не смог преодолеть свой страх перед аудиторией.
Он занимался неблагодарным трудом лишь потому, что получал взамен мнимую свободу.
Да, у него такие же сложности, как у всех. Просто он не научился их решать. Он всегда внимательно выслушивал других и охотно давал советы, между тем как о своих проблемах старался просто не думать. Однако они не исчезли – напротив, задавили его окончательно…
Феликс молча наблюдал за покачивающейся на волнах залива лодкой: одна во тьме, как и он… Но, возможно, стоит выйти на свет? Хотя бы начать с этого?
Голова шла кругом.
Феликс не мог вернуться в Маусхол: ни к Дедушке, где его больше не жаловали, ни к Клэр, где его жаловали слишком. Идти в Пензанс к изнывающей от скуки Лине ему тоже не хотелось.
Только море было способно утешить его. Оказываясь на самой границе суши и воды, он ощущал в себе способность перейти в другое измерение, стать частью мира, где время течет иначе и все привычное наполняется новым смыслом. Теперь Феликс понимал, каким образом моряки прошлого могли видеть русалок, морских драконов и корабли-призраки и наслаждаться песнями сирен.
Море обладало особой музыкой, и Феликс сам внимал ей неоднократно. Она не имела ничего общего с шелестом волн или шорохом камней на пляже. Она поднималась откуда-то из морских глубин и, долетая до слушателя, врывалась в самое сердце, заставляя его биться в унисон с ее ритмом. Руки невольно потянулись к инструменту, чтобы подхватить этот таинственный мотив.
Феликс достал из футляра свой кнопочный аккордеон[27]. Это был трехрядный «Хонер», который он купил в маленьком магазинчике в старой части Квебека. Корпус был поцарапан, а меха чинились так часто, что на них не осталось ни кусочка прежнего материала, но кнопки и язычки аккордеона все еще работали исправно, и Феликс не променял бы его ни на какой другой.
Молодой человек любил бродить по музыкальным магазинам, прослеживая любопытную историю
