В эту минуту высокий молодой человек лет тридцати подошел к сидевшим за соседним столом.
— Запоздал же ты! — сказал ему один из них.
— Не моя вина, любезный. Я служу больным арестантам, а нас только что посетил начальник сыскной полиции, и я должен был дождаться его распоряжений…
Слова «начальник сыскной полиции» привлекли внимание Софи и Рене Дарвиля, и они стали прислушиваться.
— Что случилось нового?
— Вечера вечером к нам принесли высокого детину в очень плохом состоянии — его ранили ножом в бок и плечо.
— Посреди улицы?
— Нет, в кабаке на улице Арфы. Полиция делала обход и пришла как раз вовремя, чтобы поднять раненого и отправить в госпиталь.
— Узнали, кто он?
.— Нет, только то, что товарищи называют его Сухарем, да и поделом, так как это настоящий скелет…
Софи задрожала, услышав прозвище Сухарь, и продолжала слушать с еще большим вниманием.
— Скажи, пожалуйста, что же это за особа, что удостоился посещения начальника полиции?
— По-видимому, он более или менее замешан в одно важное дело…
— В какое?
— В дело об убийстве на Лионской железной дороге.
На этот раз встрепенулся Рене, а студент продолжал:
— Говорят, он соучастник или по крайней мере близкий приятель убийцы.
— Разве нашли преступника?
— Да, его арестовали и нашли на квартире доказательства его виновности.
— Как его зовут?
— Оскар Риго…
Софи подавила крик ужаса. Бледная, как мертвец, дрожа, как в нервной лихорадке, она дотронулась до руки говорившего.
— Извините, сударь, — произнесла она глухим голосом, — я не ослышалась, вы произнесли сейчас имя Оскара Риго?
— Да, mademoiselle. Теперь он в Мазасе.
— Могу я видеть человека по прозвищу Сухарь, который лежит в вашей палате?
Студент принялся хохотать.
— О, это невозможно, если вы не достанете специального разрешения от судебного следователя, да и тогда будет мало толку: вы не добьетесь от раненого и двух слов; ему так худо, что начальник полиции не мог его допросить.
— Merci, monsieur, — прошептала Софи.
Молодая женщина казалась в высшей степени испуганной, что очень удивило Рене Дарвиля.
— Вы знаете этого Сухаря? — спросил он.
— Да, — ответила она скорее жестом, чем голосом.
— Почему вас встревожило имя Риго?
— Почему? — повторила Софи с видом помешанной. — Вы хотите знать, почему?
— Да.
— Потому что это имя — мое…
— Ваше?
— У меня есть брат… слышите? Понимаете? У меня есть брат, которого зовут Оскар Риго!
Рене задрожал. Софи продолжала после минутного молчания:
— Но нет… Я сошла с ума! Брат три года как в Африке. Это добрый малый, порядочный лентяй, весельчак, но он не обидит и мухи — не может быть, чтобы его обвинили в убийстве. Теперь я уверена: дело идет о ком-то другом, но в первую минуту я до смерти перепугалась.
— Ваше волнение вполне естественно, но ни на чем не основано: простое сходство имен, вот и все.
— Я узнаю наверное.
— Каким образом?
— У monsieur… У моего судьи. Я выпрошу у него позволения повидать в Мазасе двойника моего брата. Но довольно заниматься делом, которое касается одной меня! Пойдемте обедать!
Рене вышел вместе с Софи, без церемонии взявшей его под руку. Молодая женщина так нежно опиралась на его руку, что его бросало в жар.
Тихим шагом они дошли до ресторана «Лаперуз», где Рене спросил отдельный кабинет, а Софи заказала обед. Без пяти минут девять Софи надела шляпу, попросила Рене подождать ее полчаса, вышла из ресторана, дошла до улицы Дофин и поднялась к себе. В двадцать минут десятого она вернулась.
— Вы теперь свободны? — воскликнул Рене.
— Да, и на этот раз совсем.
— Куда мы пойдем?
— Может быть, теперь удобно посетить ваше жилище, как вы думаете?
Рене был того же мнения. Софи взяла его под руку, и влюбленные направились к улице Невер.
На следующий день господин де Жеврэ распорядился, чтобы нотариус, уполномоченный исполнить последнюю волю Жака Бернье, явился в суд в два часа. Затем он подписал приказ о переводе Оскара Риго из Мазаса в Консьержери, чтобы иметь его всегда под рукой. В десять часов следователю доложили о приходе Оскара Риго, и он только хотел велеть его привести, как вошел начальник сыскной полиции.
— Ездили вы в «Hotel Dieu» на допрос к раненому?
— Да, но без всякого результата: он в таком состоянии, что я не мог задать ни одного вопроса.
— Врачи не надеются на выздоровление?
— Нет, напротив, они считают выздоровление если не несомненным, то возможным.
— Хорошо, мы подождем. Я телеграфировал марсельскому прокурору, чтобы он немедленно выслал в Париж того торговца ножами на набережной Братства и кого-нибудь из служащих при отеле «Beausejour», имеющего возможность опознать личность убийцы.
— Позвольте спросить, допрашивали вы Анжель Бернье?
— Нет, я хочу приняться сперва за Риго.
— Вас предупредили, что он переведен в Консьержери? — Да, сейчас его приведут.
Изумленный открытием, сделанным в его квартире, Оскар Риго протестовал, кричал, клялся в своей невиновности. В Мазасе, немножко придя в себя, он принялся спокойно раздумывать о своем положении.
«Однако же надо им доказать, что не я совершил преступление, — думал носильщик, — но каким образом? Я сделаю письменное признание следователю».
Он обратился со своей просьбой к сторожу, и ему принесли все нужное. Сосредоточив внимание на работе, имеющей для него такое важное значение, он стал вспоминать, начиная с отъезда из Алжира: свой приезд в Марсель, отъезд оттуда и все подробности путешествия. Вдруг он испустил радостное восклицание, и его истомленное лицо просияло.
— Ах, я положительно становлюсь идиотом! — пробормотал он. — Я тщетно ищу свидетелей, а совсем забыл про одного, которому должны поверить. Следователь утверждает, что я останавливался в отеле «Beausejour» на набережной Братства в Марселе. Так хорошо же, я потребую, чтобы допросили содержателей отеля «Beausejour» и «Алжир», где я провел четыре или пять дней: посмотрим, как-то первый из них опишет меня.
Поразмыслив и закончив свой труд, Оскар совершенно успокоился.
