сведения и приказания…
— Да нет же, нет! — крикнул Риго. — Я ничего не говорил, я вас не обвиняю и даже совсем не знаю!
— Зато я тебя теперь узнала, — с бешенством возразила Анжель, — и если ты покушался на убийство моего ребенка, я требую правосудия, жажду твоей крови. Каторга — слишком недостаточное для тебя возмездие, мне нужна твоя голова…
Затем, обернувшись к следователю, она продолжала:
— Вы видите, этот человек меня вовсе не знает, он сейчас сам заявил об этом, а вы осмеливаетесь все еще меня обвинять, и я еще не на свободе!
— Ни убийца, ни соучастник, ни преступник — лентяй, добрый малый, — с живостью вмешался Оскар. — Повторяю вам два раза, десять, сто раз, что я не знаю ни вас, ни вашу дочь! Девочка видела, конечно, негодяя, укокошившего старика в вагоне. Так приведите ее, пусть она посмотрит на меня, и, если признает за убийцу, сейчас же меня повесьте!
Господин де Жеврэ и начальник сыскной полиции обменялись несколькими словами вполголоса, и второй вышел из кабинета.
— Выведите подсудимых, — приказал следователь, — они мне скоро опять понадобятся.
— Так вы не убедились в моей невиновности, — произнесла с горечью Анжель. — Говорят, правосудие зорко, а вы представитель его; я же утверждаю, что оно слепо. Чего вам надо еще? У этого человека нашли чемодан, украденный у покойного Жака Бернье, следовательно, он — убийца. Так как он сам сознался, что не знает меня, кто же осмелится меня обвинять?
— Довольно! — перебил следователь.
Полицейские увели Оскара и Анжель.
Господин де Жеврэ написал в Марсель две депеши и отправился завтракать.
На другой день после того, как Луиджи давал отчет Пароли обо всем, произошедшем на улице Дам, он вернулся на свой пост. Размышляя, Луиджи вдруг увидел своего земляка, направившегося в его сторону, и радостно воскликнул, протягивая руку:
— Я рад, что ты пришел и выведешь меня из затруднения.
— Хотите, чтобы я принялся жарить каштаны?
— Нет, но может случиться, что сегодня или завтра я принужден буду отлучиться.
— Я останусь.
Утро прошло без малейших приключений. В одиннадцать часов земляки позавтракали в кабачке, но Луиджи не терял из виду двери дома № 108. Он видел, как Катерина два раза выходила и входила; значит, дочь содержательницы лавки жила еще там — сомневаться в этом невозможно. Выражение лица старой служанки было печально и мрачно, так как душа ее была полна самыми тяжелыми предчувствиями. На ее вопрос о причине ареста Анжель Эмма-Роза рассказала все, что знала сама. Катерина ни минуты не сомневалась в невиновности своей хозяйки.
Но если освобождение затянется, что станется с девушкой, на здоровье которой так печально подействовали потрясения? Катерина со страхом задавала себе этот вопрос. Эмма-Роза страдала вдвойне: и душой и телом. До ареста Анжель скрывала от дочери тайну ее рождения, теперь Эмма знала ее. Бедняжка догадывалась, что и ее появление на свет покрыто позором. Ей поминутно вспоминался Леон Леройе. Она хорошо сознавала, что блестящие надежды на будущее разбиты в прах. Впереди нее, вокруг — все погибло. А ей только шестнадцать лет! Призывая на помощь все мужество, Эмма-Роза не могла удержаться от рыданий, но чем больше текли ее слезы, тем сильнее сгущался туман, заволакивавший глаза. На просьбу Катерины явился врач, и чего он не решался открыть матери, то он сказал старой служанке. Зрение Эммы- Розы внушало ему серьезные опасения: по его мнению, вскоре несчастная могла совершенно ослепнуть! При одной мысли о таком несчастье, бедная служанка чувствовала, что сердце ее готово разорваться.
Что ей делать? Больше ничего, как поместить Эмму в лечебницу на то время, как мать содержалась в тюрьме! Катерина горько плакала. Если девушка совсем ослепнет — что с ней будет? Не лучше ли ей умереть?
В дверь постучали. Катерина поспешила отворить. Агент полиции Казнев показался на пороге чистой, но крошечной каморки. Эмма-Роза и Катерина узнали его, и девочка воскликнула, протягивая к нему руки:
— Сударь, принесли вы мне известие о маме?
Казнев не был злым от природы, в глубине его души ютились человеческие чувства. Он растрогался при виде страшной перемены, произошедшей в девушке.
— Я приехал за вами, mademoiselle, чтобы отвезти к следователю, — ответил он мягким голосом.
— А мамочка?
— С нею не случилось ничего дурного со вчерашнего дня… Она здорова.
— Когда я ее увижу?
— Вероятно, сейчас.
— Так не будем терять ни одной минуты… Поспешим…
Катерина вступилась, кротко сказав:
— Но, сударь, mademoiselle Эмма совсем больна… умоляю вас.
— Нет, голубушка Катерина, я в состоянии ехать, когда дело идет о моей матери. Я готова, сударь, пойдемте.
— Не могу ли я поехать с барышней? — спросила служанка.
— К чему? Вас не допустят в кабинет следователя.
— Но кто ее привезет назад?
— Я сам, обещаю вам.
Старая Катерина закутала девушку в теплую шубу и накрыла шляпкой чудные, густые волосы.
Эмма была так слаба, несмотря на мгновенное сильное нервное возбуждение, что и Катерина, и Казнев должны были поддерживать ее с обеих сторон, пока она спускалась по лестнице.
На улице их ожидал Флоньи, удобно расположившийся на подушках четырехместной кареты.
А за жаровней продавца каштанов, притаившись, сидел Луиджи, жадно наблюдая за всем происходившим.
Он спрашивал себя, не разрушит ли планы Анджело этот внезапный отъезд девушки.
Прежде всего, надо узнать, в чем дело.
Поэтому он поспешил оставить свой пост и решил следовать за каретой даже бегом, если это потребуется, а пока встал в проеме одной из дверей, находящихся как раз против лавки.
Через несколько минут он увидел Казнева и девушку. Агент посадил ее в карету, уселся сам, отдал какое-то приказание, и карета покатилась.
Уже целых два дня, как оттепель и грязная, сырая погода сменили мороз.
Мостовая была скользкая. Маленькие лошадки, запряженные в карету, бежали тихо, постоянно останавливаясь и начиная идти шагом.
Луиджи следовал за каретой без малейшего затруднения. Он даже ничуть не устал и прибыл в одно время с экипажем к решетке большого двора окружного суда.
Карета въехала во двор.
Оружейник, разумеется, остался на улице наблюдать и выжидать, что будет дальше.
Обе дверцы открылись разом. Казнев и Флоньи выскочили и помогли Эмме выйти. Затем они исчезли вместе с нею в дверях мрачного здания суда.
— Как, — пробормотал Луиджи, — да неужели же и девчонка замешана? Нет, это что-то уж очень невероятное!
Карета продолжала стоять во дворе, и кучер спокойно закурил трубочку с видом человека, знающего, что ему придется ждать долго.
— Карета стоит, — продолжал рассуждать оружейник, — это значит, что цыпленка снова отвезут на
