В надворных строениях находились помещения для служащих, лазарет, называемый общей залой, и различные службы, как то: аптека, бани, бельевая, прачечная, кухня и другие.
За домом расстилался роскошный сад, усаженный вековыми деревьями. В нем вечно царили безмолвие и тень.
Все это составляло собственность старика Грийского.
Лет сорок назад, когда участки земли в Париже, и в особенности в этом квартале, продавались за бесценок, Грийский приобрел дом, занимавший громадное пространство, за крайне ничтожную цену. За шестьдесят тысяч франков он стал собственником участка более чем в шесть тысяч квадратов метров.
На старости лет вдовый и бездетный Грийский внезапно почувствовал страстную, жгучую тоску по родине. Он мечтал уехать и окончить свои дни в Варшаве, где у него давно уже лежали солидные суммы в различных банках.
Его desideratum было умереть на родине, но, разумеется, как можно позже.
Чтобы достичь желаемой цели, старику надо было только найти преемника, знания которого могли бы внушить ему достаточно доверия и который был бы в то же время в состоянии вручить ему известную сумму звонкой монетой или же приятно шелестящими банковскими билетами. Хотелось бы также, чтобы сохранилось за лечебницей его имя до конца его старческой жизни.
В особенности пламенно желал старый поляк соблюдения последнего условия.
«Как, — говорил он сам с собой, — я основал лечебницу, создал ее. Я сделал ее, благодаря своим неусыпным трудам, первым заведением во всей Франции, и вдруг какой-то чужой, пришелец, будет иметь за известную сумму право стереть это важное для меня прошлое, предать забвению мое имя, которое я сделал заметным благодаря целой жизни трудов, борьбы, лишений и страданий! Никогда! Никогда!»
Вот к этому-то оригиналу, к этому маньяку и отправился Анджело Пароли.
Придя на улицу de la Sante, он позвонил.
Дверь отворилась моментально.
— Можно видеть господина Грийского? — спросил Анджело.
— Доктор делает обход.
— А давно?
— Более часа.
— Ну, значит, теперь уже недолго осталось. Я подожду.
— Вы знаете, сударь, где находится кабинет директора?
— Знаю.
— Так потрудитесь войти, а там уже вы обратитесь к камердинеру доктора.
Итальянец отправился в кабинет, где ему приходилось бывать уже не раз. Довольно большая комната, служившая приемной, предшествовала этому кабинету.
Когда Пароли вошел, навстречу ему поднялся лакей в ливрее.
— Я подожду здесь, пока доктор закончит обход, — сказал Анджело и опустился в мягкое кожаное кресло, стоявшее около большого круглого стола, сплошь покрытого иллюстрированными журналами и газетами.
Он взял первую попавшуюся газету, и вдруг ему бросились в глаза следующие строки, напечатанные крупным, жирным шрифтом:
«Таинственное убийство в поезде!»
— Ага! — пробормотал он вполне спокойно. — Посмотрим, что это за история.
Ни один мускул его красивого лица не дрогнул.
«Вчера утром, когда в Париж прибыл курьерский поезд из Марселя, в одном из вагонов первого класса был найден труп убитого мужчины.
Личность жертвы опознана.
По-видимому, он был не единственной жертвой злоумышленников.
В том же вагоне ехала молоденькая девушка, которую нашли в бессознательном состоянии на полотне железной дороги, между Сен-Жюльен-дю-Со и Вильнев-на-Ионне.
Есть предположение, что она была выброшена убийцей из вагона на полном ходу.
Странная тайна тяготеет над этим двойным преступлением, единственным мотивом которого по всем признакам был грабеж.
Тем не менее правосудие полагает, что оно уже напало на след убийцы, который, конечно, не избежит вполне заслуженной кары.
Наши читатели поймут, что мы должны быть крайне осторожны во всем, что касается этого темного дела.
Нам многое известно благодаря нашим репортерам, так как мы не останавливались никогда ни перед какими издержками, но мы должны умолчать о многом, рискуя парализовать усилия полиции.
Сегодня мы не прибавим более ничего к этому сообщению, но наши читатели могут быть уверены, что к их услугам будут самые свежие новости по этому делу, которое поручено господину де Жеврэ, одному из известнейших судебных следователей Парижа».
Пароли, не сморгнув, прочел все, от первой строки до последней, и затем тихо проговорил про себя:
— Правосудие не знает ровно ничего и действует ощупью, во мраке; вот и все, что я могу заключить из всей этой трескотни. Ну что ж, ищите, голубчики, ищите, и все же вы ни черта не найдете!
Как раз в эту минуту раздался звон тембра.
— Господин директор вернулся в свой кабинет, — сказал лакей, — и зовет меня. Как прикажете доложить?
Анджело бросил на стол газету и, вставая, ответил:
— Доложите о докторе Анджело Пароли. Я уже имею честь быть знакомым с господином директором.
Слуга приподнял тяжелую портьеру и исчез за дверью, обитой темно-зеленым бархатом с золотыми гвоздиками.
По прошествии нескольких секунд он вышел.
— Господин директор просит господина доктора к себе, — громогласно объявил он, широко распахнув двери.
Анджело вошел в кабинет.
Грийский ожидал его, стоя спиной к камину.
Это был маленький, сухощавый человек, почти совершенно лысый. Лицо его представляло собой совершенный образчик еврейского типа. На висках кое-где вились остатки когда-то черных, как смоль, теперь же совершенно белых волос.
Польский еврей сделал шаг навстречу Пароли, протянул ему руку и с гримасой, которая должна была изображать улыбку, проговорил:
— Здравствуйте, monsieur Пароли, мой славный собрат! Какой ветер занес вас в такую рань в наш пустынный квартал? Ведь вы, кажется, очень редко здесь бываете? Чему я обязан удовольствием и честью видеть вас у себя?
— Я пришел поговорить с вами, дорогой учитель.
— О науке или о деле?
— О деле.
— О серьезном?
— А вот если вы пожертвуете мне несколько минут, то будете в состоянии сами судить о степени серьезности нашего разговора.
— Еще бы! С удовольствием! Я весь к вашим услугам, мой милый! Но прежде всего я попросил бы вас
