— Когда?
— Сейчас… Через несколько минут… И не забывайте, что малейшее волнение замедлит ваше выздоровление.
— Не забуду и буду вполне благоразумной. Доктор, где я?
— В Сен-Жюльен-дю-Со.
— В Сен-Жюльен-дю-Со? — повторила с удивлением Эмма. — У кого же?
— У madame Дарвиль.
— Я ее совсем не знаю, даже никогда не слышала ее имени.
— Однако ее сын — самый закадычный друг племянника madame Фонтана.
Эмма-Роза вспыхнула.
— Господина Леона? — прошептала она.
— Да, Леона Леройе. Ему вы обязаны жизнью, без него вы остались бы лежать под снегом или были бы раздавлены поездом. Вы помните, что с вами случилось?
Эмма-Роза задрожала и закрыла лицо руками.
— Помню ли я? О, да! И при одном воспоминании вся дрожу!…
— Так не надо об этом думать! Вы должны оставаться в полнейшем спокойствии, ни одна мысль не должна тревожить ваш мозг. Я хочу, наконец, чтобы вы вовсе не думали.
— Я не буду думать, по крайней мере постараюсь. Но вы обещали, что я увижу маму.
— Я пойду за ней.
— Ах, как вы добры!
Доктор вышел из комнаты и спустился вниз. Лицо его прояснилось, и Анжель с первого взгляда заметила эту перемену.
— Моей крошке получше, не правда ли? — воскликнула она, быстро идя навстречу доктору.
— Да, гораздо лучше, очень рад передать вам об этом. Спокойная ночь произвела отличное действие.
— Ах, доктор, как я счастлива! Позвольте мне сегодня утром увидеться с дочерью!
— Да, сударыня, я вас сведу к ней, madame Фонтана может вас сопровождать, но больше никому не позволю — mademoiselle утомится. Главное, прошу вас, будьте спокойны. Не задавайте вопросов, не позволяйте ей много говорить. Теперь, на пути к выздоровлению, могу признаться, как я сильно опасался в продолжение нескольких часов. Вчерашнее волнение барышни при виде вас могло быть смертельным.
Прекрасная Анжель и madame Фонтана последовали за доктором и вошли в комнату Эммы-Розы. Благодаря нескольким подушкам она находилась в полу-сидячем положении. Увидя мать, Эмма протянула к ней руки.
— Поцелуй меня, дорогая, поцелуй поскорее, — сказала она ей голосом, которому старалась придать твердость, — не плачь, успокойся, ты знаешь, так приказал доктор.
Анжель, сделав над собой героическое усилие, обняла дочь дрожащими руками.
— Берегитесь, — сказал врач, — не утомите ее.
— Доктор прав, мама, — произнесла Эмма, — мне гораздо лучше, но я еще очень слаба. Дай мне поздороваться с милой madame Фонтана.
Тетка Леона подошла к своей воспитаннице и поцеловала ее с глубокой нежностью.
— Если бы вы знали, как я счастлива видеть вас обеих, — воскликнула Эмма. — Не тревожьтесь обо мне. Все пройдет! Милосердый Господь, видимо, мне покровительствует. Мне бы надлежало быть убитой, но я жива, и рана заживет через несколько дней.
— Ты страдаешь, дорогая? — спросила Анжель, Целуя руки дочери.
— Немножко, гораздо меньше, чем вчера. Вчера я думала, что сойду с ума… Я ничего не помнила… так было смутно, и мне снились ужасные сны.
— Не надо об этом думать, — вмешался доктор, — я вас предостерегал…
— Повинуюсь, доктор. Но по крайней мере могу ли я думать о тех, кто меня спас и приютил, кому я обязана счастьем обнять маму?
— Нет… в настоящую минуту и о них нельзя. Позже вы их поблагодарите от всей души. Ваша признательность не уменьшится оттого, что будет выражена не теперь, а немного позже.
Эмма-Роза подняла на доктора свои чудные глаза.
— Господин Леон уехал? — спросила она.
— Нет, он еще здесь.
Девушка, обернувшись к матери, продолжала:
— Знаешь ли, мама, что без господина Леона меня не было бы в живых?…
— Знаю, голубушка, и будь уверена, никогда не забуду, никогда!
Казалось, мать поняла, что происходило в сердце дочери.
«Она его любит!» — подумала Анжель и перевела нежный взгляд на свое дитя.
— Мама, ты не уйдешь от меня, не правда ли? Обещаешь?
— Как прикажет доктор!
— Доктор, вы позволите мне уехать с мамой в Париж?
— Конечно, но немного позже. Всякое утомление опасно, а переезд тем более. Вы в дружеском доме, и хозяева считают за счастье оказать вам гостеприимство. Впрочем, ничто не мешает вашей маме остаться до того дня, когда вы в состоянии будете уехать в Париж или вернуться в Ларош к madame Фонтана.
— О, доктор! — с живостью вступила Анжель. — Я увезу дочь в Париж сейчас же, как только вы позволите ей пуститься в путь.
— Надеюсь, что вам не придется долго ждать: все идет хорошо.
— Тогда останется только одно тяжелое воспоминание о той страшной ночи, когда смерть была так близка, — проговорила Эмма и собиралась еще что-то сказать, но доктор ее перебил:
— Ведь мы условились, друг мой, не думать вовсе об этом. Не говорите больше, вы еще слабы.
В самом деле, девушка сильно побледнела, и капли пота выступили у нее на висках.
— Спокойствие! Ради Бога, спокойствие! — продолжал доктор. — Прошу вас, уйдите отсюда, — обратился он к Анжель и madame Фонтана, — девочке необходимо отдохнуть.
Обе женщины поцеловали девушку и пошли вслед за доктором, который послал к Эмме сиделку.
— Вы видите, сударыня, что ей гораздо лучше, — сказал он. — Полное выздоровление — только вопрос времени, конечно, если не случится каких-нибудь непредвиденных осложнений.
— Но, — возразила Анжель, — если судьи приедут сюда, они, без сомнения, захотят допросить мою дочь. Не подготовить ли ее?
— Я нахожу по меньшей мере бесполезным заранее будить в ней воспоминания. Когда прибудут представители закона, я буду с ней. Врач у постели больного имеет больше власти, чем судья, и закон склоняется перед ним.
Доктор ушел.
Madame Фонтана и Анжель остались с глазу на глаз. Анжель хотела воспользоваться благоприятной минутой, чтобы выяснить подозрения, зародившиеся в ее уме.
— Вы хорошо поняли, что означал мой взгляд, когда моя дочь заговорила о вашем племяннике? — спросила она.
— Да, я его поняла, по крайней мере думаю, что верно поняла.
— Я не преувеличила, не правда ли? К признательности присоединяется еще другое чувство, более нежное?
— Вы не ошиблись. Накануне несчастья я сама обо всем догадалась…
— Каким образом?
— Когда Леон и ваша дочь были в моем кабинете, я заметила, что они неравнодушны друг к другу, а минуту спустя Леон, оставшись со мной наедине, признался. Он видел Эмму-Розу несколько раз и полюбил ее.
— Вы не говорили об этом с моей дочерью?
— Нет, я поступила бы слишком опрометчиво, а, надеюсь, вы не считаете меня способной забыть свои обязанности?
— Я знаю вас и уверена, что вы не покровительствовали этой любви, которая, вероятно, не более чем
