— Что вы себе позволяете, сударь, вы даже не знаете, с кем разговариваете! — воскликнула она.
— С кем? — с усмешкой произнес консьерж. — С вами, черт побери! Нам вас достаточно хорошо описали, вот мы и сказали то, что было велено… Ведь именно вас нам и запретили пропускать в дом! И велел нам это господин Лабру. А! Вы, значит, видели свет в окнах. Ну так знайте: да, он дома, но не желает видеть вас.
Люси почувствовала, что у нее подгибаются ноги. Девушку охватила дрожь.
— Так, значит, — едва слышно пролепетала она, — меня описал вам господин Лабру? И велел не пускать к нему?
— Господи, ну конечно же! И я вас туда не пущу…
Люси вышла, пошатываясь, и пошла куда глаза глядят, оторопевшая почти до безумия; она ничего не понимала, ибо в голове у нее вдруг сделалось совсем пусто. Однако постепенно она пришла в себя, к ней вернулась способность размышлять, а вместе с ней — сознание жестокой реальности. Пожалуй, более страшного удара ей нанести было невозможно. Люсьен позаботился о том, чтобы в привратницкой знали, как она выглядит; он запретил пропускать ее в дом. Он ее не только бросил, не только не хотел больше видеть, но еще и устроил так, чтобы ее оскорбляли и гнали какие-то людишки, словно она интриганка или уличная девка. Это невероятно, необъяснимо, чудовищно, но это так.
Жанна Фортье — мамаша Лизон — вернулась домой незадолго до ухода Люси. Долгое отсутствие девушки встревожило ее. И теперь материнское сердце замирало от страха. Вот уже несколько дней на душе у бедной Жанны было тяжело. Ведь горе, обрушившееся на ее ребенка, никак не могло обойти ее стороной. И Жанна с бьющимся сердцем сидела, как на иголках, прислушиваясь к малейшему звуку на лестнице; наконец ступеньки на шестом этаже заскрипели под чьими-то неверными шагами. Клермонская беглянка бросилась на лестничную площадку.
— Это вы, миленькая?
— Да, мамаша Лизон, я…
Мгновение спустя Люси была уже наверху; с рыданиями она бросилась в объятия разносчицы хлеба.
— Господи, детка, Господи, что случилось? — спросила та; хотя она и не знала причину отчаяния девушки, сердце у нее сжалось от страха.
— Что случилось, мамаша Лизон? — повторила Люси и разрыдалась еще безутешнее. — Меня бросили, предали! Он не любит меня больше… И хочет совсем забыть…
— Люси, девочка моя, не стоит так отчаиваться. Господин Лабру рано или поздно даст о себе знать.
— Пару часов назад я и сама так думала, а теперь уже никаких сомнений не осталось. Решила все узнать — и узнала. Я ходила к господину Люсьену.
— К Люсьену? Вы ходили к нему? Вы виделись с ним? И он сказал, почему не желает больше любить вас?
— Если бы я с ним повидалась… выслушала его… это было бы просто счастьем. Все муки ада я предпочла бы тому позору, что мне пришлось вынести по его воле!
— Позору? — ошеломленно переспросила разносчица хлеба.
— Да! Люсьен описал меня консьержу, и тот выгнал меня.
И Люси снова разрыдалась.
— Девочка моя, деточка миленькая, — произнесла Жанна, обнимая Люси и плача вместе с ней, — не надо плакать; нужно быть сильной и отважной в этой жизни…
— Сильной! Отважной! Откуда же взять силы, чтобы быть отважной? Чего вы от меня хотите? Разве любовь не стала моей жизнью? Все мое будущее было в Люсьене! Теперь, когда его нет, мне остается только умереть, и я скоро умру…
— Люси… Люси… — обезумев от горя, вскричала разносчица хлеба, — подобные мысли опасны, они просто губительны. Гоните же их от себя!
— Нет, я не буду их гнать! Я умру. Но прежде чем умереть, хочу удостовериться в том, что человек, утверждавший, будто он меня любит, променял меня на миллионы госпожи Арман, а точнее — продал себя за миллионы; я хочу точно знать, что сама в этом нисколько не повинна, что я вела себя как честная девушка и что ему не в чем меня упрекнуть. Я буду ждать возле его дома, возле завода. Хоть он и решил избегать встреч, я все равно заставлю его мне ответить.
— Нет… нет… Люси, не делайте этого, — сказала Жанна Фортье: она была на грани обморока.
— А почему нет? Я так страдаю! Неужели у меня нет права узнать причину своих страданий?
— Он и так слишком ясно дал понять, что бросил вас. Так зачем же выяснять причину, ведь от этого вам станет еще хуже.
Люси посмотрела на разносчицу хлеба с явным удивлением.
— Еще хуже? — переспросила она. — Вы что-то подозреваете, мамаша Лизон?
— Ничего я не подозреваю, — пробормотала Жанна Фортье, — но в этой жизни разве можно за что-то поручиться?
— Я могу поручиться за себя и свою честь, — сказала девушка. — Ведь Люсьен знал, кто я такая, правда? Сирота, подкидыш, и денег у меня нет — только то, что смогу заработать; но я же всегда шла прямой дорогой и не имела причины прятать глаза от людей. И прежде ему этого было достаточно. Почему же теперь вдруг стало мало? Именно это я хочу узнать, и еще раз говорю: узнаю непременно. Я обязательно встречусь с Люсьеном.
— Нет, Люси! — вскричала Жанна Фортье, задыхаясь от волнения. — Вам не следует так делать. Умоляю вас: не встречайтесь с ним; на коленях вас прошу…
— Так, значит, вы знаете, почему он бросил меня? Вам известно, почему он заставил меня так страдать?
— Не пытайтесь узнать эту страшную тайну!
— Значит, вы все знаете? Откуда?
— Я виделась с Люсьеном…
— Вы виделись с ним и ничего мне не сказали! — дрожа, произнесла Люси.
— Я хотела избавить вас от лишней боли!
— Избавить от лишней боли! Зачем? Разве можно страдать еще больше? Не надо меня жалеть! Я сама виновата в том, что Люсьен не хочет меня больше видеть?
— Нет, дитя мое, вам себя упрекать не в чем. Люсьен оставил вас лишь потому, что ваш брак невозможен.
— Невозможен! Но сделать его невозможным могло лишь одно: мое бесчестье! А я честная. Тогда что все это значит? Или те, что произвели меня на свет, а потом безжалостно подкинули в приют, — преступники? Мой отец был негодяем? И я должна теперь отвечать за его подлость?
— Девочка моя, девочка моя, не говорите так! — простонала Жанна, умоляюще протягивая к Люси руки. — Это кощунство! Разве можно обвинять в чем-то отца?
— А кого же мне тогда обвинять? — яростно воскликнула девушка. — Мамаша Лизон, вы же виделись с Люсьеном… И он поведал вам роковую тайну… Так говорите же, как бы страшна она ни была! Если, обвиняя отца, я кощунствую, значит, мне следует стыдиться матери!
Жанна затряслась. Ей хотелось крикнуть дочери: «Но твоя мать — я! И ты прекрасно знаешь, что я за человек!» И, не зная что ответить, она умолкла, опустив голову. Люси продолжала допытываться:
— Говорите! Ну говорите же! Моя мать совершила какое-то преступление? Почему Люсьен вдруг объявил, что наш брак невозможен?
— Потому что его вынудили сделать это.
— И кто же взял на себя такое право, кто мог вынудить его?
— А вы не догадываетесь? Разве Люсьен когда-нибудь смог бы узнать тайну, из-за которой между вами разверзлась пропасть, если бы кое-кому не было выгодно раскрыть ее? Нашелся человек, который не поленился порыться в прошлом… И этот человек сказал Люсьену: «
Тут Жанна умолкла. Продолжать дальше у нее духу не хватило.
