— И только это может спасти мою дочь.
— Ладно, братец… Мы с тобой — свои люди! Будь спокоен: в самом ближайшем времени мою племянницу станут величать госпожой Люсьен Лабру. Кстати, как зовут любовницу этого балбеса и где она обитает?
— Понятия не имею.
— Черт возьми, с такой информацией далеко не разбежишься.
— Согласен; но зато я придумал, как все выяснить. Люсьена я на три недели отправляю в Бельгард — монтировать станки и вести переговоры по поводу следующего заказа.
— Прекрасно. Он не будет нам мешать.
— Сегодня он ночует на заводе, чтобы завтра утром проследить за доставкой груза на железнодорожную станцию. Сам он уедет в понедельник утром…
— Ни слова больше! Я все понял. Раз ему ехать в понедельник, а воскресенье у него свободно, он непременно посвятит его трогательнейшему прощанию с предметом своего обожания… Стало быть, нужно проследить, в каком направлении навострит лыжи юноша после того, как отправит груз на станцию… Ну что ж, скоро мы все узнаем, обещаю тебе, а я своими обещаниями просто так не бросаюсь.
— Деньги тебе нужны?
— Тактичный вопрос, нечего сказать! — рассмеялся Овид. — Сразу видно, что перед тобой деловой человек! Но обрати внимание, братец, на мою обходительность: до сих пор я от тебя ничего не требовал. О цене договоримся, когда выясним, что за работенку предстоит провернуть. Где живет Лабру?
— Улица Миромесниль, 87.
— Ладно, проследим. Теперь мы все обсудили, и я проголодался, как волк. Идем ужинать.
— Давай я выйду первым. Неподалеку стоит моя карета. Отправлю кучера домой, предупредить, что меня к ужину не будет.
— А я пойду прямо в ресторан папаши Лотиля.
Когда Жак Гаро расстался с «братцем», было около одиннадцати вечера.
«Овид — именно тот человек, что мне сейчас нужен, — думал он, направляясь на улицу Мурильо. — С его помощью я с успехом выберусь из всех передряг».
А дижонец тем временем размышлял:
«Вот черт! Но ренту-то нужно спасать! А что до денег, то тут уж я позабочусь о том, чтобы плата за мои труды являла собой весьма соблазнительную сумму! Братец богат… Заплатит».
С тех пор как отец пообещал Мэри, что она станет женой Люсьена Лабру, девушка просто обезумела от радости. Будущее рисовалось ей в розовом свете. Всего два дня прошло с того момента, как отец принес ей эту добрую весть, а лицо ее уже не выглядело столь устрашающе бледным, да и красные пятна на щеках больше не выступали. Воскресенья отец обычно проводил с ней. В субботу она весь вечер просидела одна, ибо Поль Арман послал кучера предупредить, что к ужину его не будет.
Неожиданное отсутствие отца очень раздосадовало ее: она надеялась поговорить с ним о Люсьене, и именно поэтому с утра пораньше отправилась к нему в кабинет. Миллионер имел все основания подозревать, что Мэри жаждет задать ему тысячу вопросов, на которые он не будет знать, как ответить. И решил, что придется по возможности как можно реже оставаться с дочерью наедине, дабы не попасть в неловкое положение; поэтому, когда дверь в кабинет открылась и она появилась на пороге, Жак не смог сдержать досады и нахмурился. Ни досада, ни складки на лбу отца не ускользнули от внимания Мэри.
— Я помешала тебе, папа?
— Да, детка, немножко помешала; я тут занят расчетами, и мне никак нельзя отрываться, но, раз ты пришла, так уж поцелуй меня.
Девушка поспешила выполнить его желание и тут же заговорила:
— Чем мы сегодня займемся?
— У меня накопилось слишком много дел, их нужно привести в порядок. На это уйдет большая часть дня, а вечером я вынужден отлучиться по делу — на несколько часов.
— Но обедать и ужинать ты будешь со мной?
— Обедать — да, а ужинать — вряд ли.
— Значит, прощай, моя прекрасная мечта!
— О чем же ты мечтала, детка?
— О том, что ты пригласишь на ужин Люсьена Лабру.
— Ты же видишь, что этого никак не получится.
— Ну тогда на обед.
— Тем более не получится. У господина Лабру перед отъездом, наверное, много хлопот.
Мэри вздрогнула и сильно побледнела.
— Перед отъездом! — дрогнувшим голосом произнесла она. — Значит, господин Лабру уезжает из Парижа? Но почему?
— По делам предприятия.
— И куда он едет?
— В Бельгард: там первоклассный завод, которому мы поставляем оборудование, вот он и едет проследить за монтажом.
— И долго его не будет?
— Недели три; порученная работа станет знаком доверия с моей стороны и первым шагом на пути к будущему сотрудничеству на равных.
— Ну раз дело обстоит так, придется мне смириться… — прошептала девушка, и лицо ее немного прояснилось. — Но теперь весь день придется сидеть одной…
— Ты прекрасно знаешь, что я огорчен этим не меньше тебя, но дело есть дело, а из-за отъезда Люсьена у меня дел теперь будет выше головы. А тебе я, между прочим, обещаю полное возмещение морального ущерба в самом ближайшем времени.
— Не стану отказываться.
И Мэри ушла; оставшись один, он мысленно поздравил себя с тем, что ему удалось так ловко избежать столь страшных для него разговоров.
Искренне поверив тому, что он ей наговорил, девушка хоть и расстроилась из-за отъезда Люсьена, но нисколько не была встревожена. Эта поездка действительно выглядела как знак отцовского доверия и уважения к ее жениху. Успокоившись, госпожа Арман вернулась в свои апартаменты и не выходила оттуда до одиннадцати. Когда она вновь спустилась к отцу, то одета была очень элегантно, с безупречным вкусом.
— До чего же ты хороша, радость моя! Просто ослепительна! И куда же ты направляешься?
— Навестить кое-кого из подруг. Если никого дома не окажется, что вполне возможно, поеду гулять в Булонский лес. Дома мне скучно. Так что до ужина я здесь не появлюсь.
В час дня ей доложили, что карета подана. Она спустилась вниз и приказала кучеру:
— Набережная Бурбонов, 9.
Слежка за Люсьеном Лабру была для Овида Соливо не более чем игрой. Переодевшись каменщиком, он проследил за Люсьеном до его дома. Пока тот был в своей квартире, Овид отпустил извозчика, нанял другого, велел ему остановиться в нескольких метрах от фиакра, который ждал Люсьена, и следовать за ним, как только тот стронется с места.
— Плачу по сотне су за час плюс хорошие чаевые.
— Идет! Садитесь, господин хороший, — ответил кучер, про себя решив: «Переодетый полицейский выслеживает вора».
Овид уселся в карету и уставился в окошко, не сводя глаз с дома 87. Вдруг оттуда вышел Люсьен — уже в другом костюме. Молодой человек что-то сказал извозчику — преследователь никак не мог расслышать, что именно, — и сел в фиакр.
— За ним! И поживее… — шепнул Овид.
— Не боись, господин хороший, мне не впервой!
