— Госпожа Лебре больна очень серьезно.
— В ее дом я вложила немалые деньги, и, даже если она при смерти — не дай, конечно, Бог! — я не пойду туда нарываться на оскорбления. Дочь прекрасно знает об этом, и я очень удивлена, что она послала вас сюда втихаря от мужа…
— Она думала, что, узнав о ее болезни, вы, может быть, забудете прежние ссоры.
— Ничего я не забуду! И к дочери приду лишь после того, как
Слушая эту женщину, в которой уязвленное самолюбие заглушало все материнские чувства, Жанна ощутила, как у нее сжимается сердце. Она осмелилась было еще что-то сказать, но госпожа Лебель решительно перебила ее:
— Что бы вы ни говорили, этому не бывать! — воскликнула мстительная особа. — Я вам уже все сказала… Передайте дочери, что меня очень печалит ее болезнь, но ноги моей в ее доме не будет до тех пор, пока ее муж не покается передо мной публично, в письменном виде сообщив о том, что сожалеет о своем чудовищном поведении и умоляет меня приехать повидаться с дочерью! Таков мой ультиматум… и я буду стоять на своем! Никому не позволю собой вертеть!…
И разносчица хлеба ушла, глубоко огорченная, что ей придется повторять слова этой бессердечной матери.
Когда она вернулась на улицу Дофина, часы пробили семь. Госпожа Лебре ждала ее с нетерпением человека, уверенного в том, что дни его сочтены, и жаждущего в смертный час обнять на прощание тех, кого он любит…
— Ну что, мамаша Лизон, виделись вы с моей матерью? — слабым голосом спросила она.
— Да, сударыня… — ответила Жанна; растерянность ее была столь очевидна, что хозяйка тотчас поняла, какой разговор состоялся в Гаренн-Коломб.
— Значит, моя мать все еще в обиде? — с трудом проговорила она. — И отказывается навестить меня?
— Увы, это так, сударыня.
— Но вы же сказали ей, что я больна… очень больна?
— Сказала.
— И что она ответила?
— Что приедет лишь в том случае, если господин Лебре письменно извинится перед ней, умоляя простить его.
— Господи Боже мой! — простонала больная. — Я даже перед смертью не смогу увидеться с матерью!
— Не стоит горевать, сударыня. Болезнь ваша вовсе не так страшна, как вам кажется, а господин Лебре, может быть, и согласится написать теще.
— Мужа сейчас нет.
— Сейчас нет, но ведь он вернется.
— Только завтра вечером… Кто знает, буду ли я еще жива…
Больная в отчаянии ломала руки, крупные слезы потекли по ее щекам. У Жанны защемило сердце.
Карета, в которой ехали Овид с Амандой, остановилась возле дома 9 по набережной Бурбонов. Девушка легко и быстро поднялась на седьмой этаж и вошла в комнату; Люси работала, ей помогала еще одна мастерица.
На сей раз, пока примерщица поднималась к Люси, Овид не стал терять время, сидя в карете. Одна из лавок, расположенных на первом этаже дома 9, была скобяной. Овид заприметил это еще в тот день, когда Люси выронила платок.
«Очень кстати здесь эта лавочка», — подумал Соливо.
Он вышел из кареты, открыл застекленную дверь и вошел в лавку. За прилавком сидела женщина. Она встала и подошла к Овиду.
— Мне нужен кухонный нож… очень прочный, вроде тех, которыми пользуются мясники при разделке мяса…
— Есть у меня такой, — сказала торговка, что-то доставая с витрины. — Очень хорошая вещь, мы сами их делаем, так что за качество я могу поручиться…
Овид осмотрел лезвие. Похоже, качество и в самом деле было неплохим.
— Сколько он стоит? — спросил он.
— Два семьдесят пять.
— Вот… Заверните, пожалуйста.
Лавочница надела на лезвие колпачок, завернула нож в плотную бумагу и вручила покупателю; тот сразу же вышел и вернулся в карету. Даже не взглянув в его сторону, торговка вписала в конторскую книгу: «Кухонный нож, 2 фр.», а потом и думать забыла о незнакомце.
Когда вернулась Аманда, Овид уже минуты две как сидел в фиакре. Дижонец галантно протянул ей руку, помогая забраться в карету.
— Ну, голубушка, узнали все, что нужно?
— Да. Завтра платье будет готово… Тем более что Люси помогает одна из работниц…
— А завтра вечером вам придется поехать с ней?
— Нет… я наврала ей с три короба… Убедила в том, будто завтра я очень нужна хозяйке, поэтому в Гаренн-Коломб она поедет одна.
Овид вздрогнул. И как-то гадко улыбнулся. Единственной серьезной помехи в исполнении задуманного — присутствия Аманды — опасаться больше нечего. Главная сложность отпала сама собой, и теперь осуществление изобретенного им плана представлялось восхитительно легким.
— Ну что ж, тем лучше!… — воскликнул он. — Значит, завтра нам не придется изменять своим привычкам.
— Мы даже сможем поужинать пораньше.
— Это как же?
— Завтра в пять мне нужно отвезти образцы одной даме в Сен-Манде. И будет очень мило с вашей стороны, если вы поедете туда со мной — в этой деревушке мы и поужинаем.
— Браво, голубушка моя, браво! Очаровательная идея!
На следующий день госпожа Аманда в положенное время отправилась обедать. Она уже собиралась, не останавливаясь, пройти мимо привратницкой, когда консьержка окликнула ее:
— Вам письмо, барышня, его посыльный принес.
Примерщица вскрыла конверт и развернула листок бумаги:
«
Аманда скомкала листок.
— Вот уж и вправду не везет! — прошептала она. — А я-то мечтала поужинать сегодня в «Желтой двери»!
Весь остаток дня это милейшее дитя пребывало в дурном настроении.
Поль Арман, собираясь утром на завод, предупредил Мэри, что весь день и часть ночи будет работать с одним английским инженером — тот в Париже проездом, поэтому ни к обеду, ни к ужину его ждать не следует. Затем он отправился в Курбвуа и там, выходя из кареты, сказал кучеру:
— Возвращайтесь в Париж… сегодня днем вы мне не потребуетесь, но на заводе я задержусь допоздна, и вы заедете за мной.
