— Умоляю вас: не так громко!… — произнес юный Дюшмэн: он, похоже, ужасно страдал.
— Нет, я буду кричать — как хочу и что хочу. Наделают подлостей, а потом еще и говорить об этом не смей!… Деньги платите, тогда замолчу!
— Я же просил вас подождать.
— Ну-ну! Полгода уже дожидаюсь! Полгода меня мурыжите!
— Умоляю, подождите еще немного… еще неделю.
— Гм! Даю срок до завтра. Если завтра вечером вы не вернете мне ту тысячу франков, что я вам дал взаймы, клюнув на поручительство по векселю с искусно подделанной вами подписью вашего дядюшки, клянусь, такой скандал закачу!… Прокурору республики на стол вашу бумажку положу… и в суд по пути заглянуть не забуду! До завтра, господин Дюшмэн!
И разъяренный кредитор буквально вылетел из кабинета. Молодой человек рухнул на стул и закрыл лицо руками; вид у него был совсем убитый. Сквозь судорожно сцепленные пальцы побежали крупные слезы.
— Простите, сударь, — сказал вдруг Овид, подойдя к несчастному, — простите за то, что я невольно оказался свидетелем столь ужасной сцены…
Молодой человек поднял голову и, все еще плача, произнес:
— Это справедливое возмездие, сударь. Да, я совершил ошибку… хотя какую там ошибку… преступление… Человек, которого вы только что видели, — крупный местный торговец, они с дядюшкой знакомы по делам виноторговли… В прошлом году у меня была любовница; я просто с ума по ней сходил. Пытаясь как-то удержать ее, удовлетворял все ее капризы… а ни денег, ни кредита у меня не было. На меня какое-то помрачение нашло… Я подделал два векселя, почерком дядюшки проставил на них поручительство и искусно изобразил его подпись; их я отнес этому человеку. И он выдал мне деньги. Когда наступил срок платежа, я, конечно же, не смог заплатить. Пришлось пойти к нему — он уже собирался отправить векселя дядюшке — и, сгорая от стыда, рассказать правду; я ему тогда такого наобещал, что он согласился подождать полгода. И эти полгода уже прошли. Я надеялся, что как-нибудь сумею рассчитаться. Напрасно надеялся… Ничего не вышло! Вы сами слышали, что сказал этот человек; теперь мне конец. И поделом… Но бедная моя мать — она-то ни в чем не виновата, а эта история просто убьет ее! О! Ну почему я не смог воспротивиться той женщине, что довела меня до такой беды?
— А сейчас вы с ней встречаетесь? — спросил Овид.
— Нет, сударь.
— Вы разлюбили ее?
— Вовсе нет! Просто, когда я остался без гроша, она выставила меня за дверь.
— И ради такой особы вы чуть не на плаху взойти были готовы?
— Повторяю: я буквально голову из-за нее потерял.
— Короче, вам срочно нужно заплатить тысячу франков?
— Тысячу франков плюс проценты за шесть месяцев.
— И что вы намерены делать?
— Эх, сударь! У меня теперь только два пути… Либо утопиться, либо сидеть и дожидаться, когда меня арестуют…
— А почему бы вам не попросить денег у матери?
— У матери никаких денег нет, она живет в Дижоне на крошечную пожизненную ренту.
— А дядюшка?
— В вопросах чести он неумолим. И без малейшей жалости отречется от опозорившего свое имя племянника.
— В котором часу вы заканчиваете работу?
— Совсем скоро, рабочий день уже почти закончился.
— Где вы обычно ужинаете?
— В гостинице «Аист».
— А я как раз там и остановился. Так что поужинаем вместе.
Юный Дюшмэн удивленно уставился на собеседника. Почему вдруг этот незнакомец, прекрасно зная, что он натворил, так хорошо к нему относится?
— К вашим услугам.
— Фамилия вашего кредитора?
— Птижан.
— Возьмите шляпу: мы идем к нему.
— К нему! Он… он же опять будет кричать и ругаться…
— Не бойтесь ничего, идемте.
Юный Дюшмэн двинулся за Овидом. Пять минут спустя они уже были у виноторговца. При виде злосчастного должника свирепый кредитор с перекошенным от гнева лицом поднялся со стула и грозным голосом произнес:
— Вам-то что здесь понадобилось?
Ответил ему Овид:
— Цель нашего визита вам безусловно придется по душе. Господин Дюшмэн намерен загладить свою вину, заплатив все, что с него причитается…
— Он намерен заплатить! Это он-то? — с презрительным недоверием вскричал торговец.
— Да, сударь. Господин Дюшмэн имел несчастье согрешить по молодости. Избавив его от возможных неприятностей, вы очень хорошо поступили. Он очень благодарен вам за это.
— О! Да… очень… — пробормотал Дюшмэн, заливаясь слезами.
— Он раскаивается в содеянном и впредь ничего подобного делать не будет. Я — друг его семьи и по счастью оказался рядом, когда вы пришли требовать деньги. Давайте же положим конец этой истории. Сейчас я, сударь, в обмен на те самые векселя выдам вам тысячу франков плюс проценты за шесть месяцев.
Овид достал из кармана бумажник и расплатился. Торговец открыл сейф, извлек два листа гербовой бумаги и сказал:
— Вот ваши векселя.
Соливо взял их и показал молодому человеку:
— Об этом шла речь?
Задыхаясь от радости и волнения, Дюшмэн кивнул и протянул было руку к векселям, но Овид, вместо того чтобы отдать, тщательно сложил оба листка, сунул в свой бумажник, а бумажник опустил в карман.
— Теперь, — сказал он, обращаясь к Птижану, — мы с вами в расчете, не так ли?
— Да, — суровым тоном ответил торговец, — и пусть ваш почтенный протеже катится ко всем чертям!
— Вы не вправе больше оскорблять его! С вами расплатились! — заявил Соливо. — И вообще, попридержите язык: если вам теперь вздумается болтать о допущенной юношей ошибке, не имея больше на руках никаких доказательств, вам придется иметь дело с семейством Дюшмэн!
— Довольно, сударь! В моем возрасте люди уже прекрасно отдают себе отчет в поступках, так что вряд ли я нуждаюсь в ваших советах. Всего хорошего.
Птижан проводил их до дверей и, едва они успели выйти, с гневом захлопнул ее.
— Сударь, вы — мой спаситель! — в порыве благодарности воскликнул молодой человек. — Как же мне отблагодарить вас за ту огромную услугу, которую вы мне только что оказали?
— Об этом я скажу вам чуть позже. А сейчас мы пойдем ужинать; и не думайте больше об этой истории, иначе она отобьет вам аппетит.
Они отправились в гостиницу «Аист»; там Овид приказал накрыть им в маленькой гостиной, и вскоре они уже сидели за столом. Юноша был очень счастлив, весь мир ему виделся в розовом свете.
— Или я совсем ничего в этой жизни не понимаю, или вы еще кому-то что-то задолжали в Жуаньи… — сказал вдруг Овид. — Сколько именно?
— Почти две тысячи франков.
— Тьфу ты! Ну, вы даете!
— Сударь, это все та злосчастная женщина…
