— Конец так же прост, как и начало. Я помог кучеру внести чемоданы на второй этаж, где открыли ставни и я увидел, что обстановка отличная. Дама заплатила кучерам, которые ушли, совершенно довольные.
— А вы, друг мой, сколько я вам должна? — сказала она.
— Сто су, миледи!
— Сейчас. — Она открыла портмоне, но там ничего не осталось. — Не бойтесь, — сказала она, улыбаясь, — я вам сейчас заплачу.
Уверяю вас, что я был очень спокоен.
Тогда она открыла знаменитый саквояж.
— Что же там было? — поспешно спросил Жан Жеди.
— Ах! Дети мои, я чуть не упал в обморок и до сих пор не могу прийти в себя. Она вынула из саквояжа маленькую шкатулку, полную золотых монет различной величины. Там было на четыре или на пять тысяч франков.
— Черт возьми!
— Но это еще ничего!… В то время как она давала мне золотую монету в пять франков, я успел заглянуть в шкатулку и увидел четыре или пять толстых пачек банковских билетов.
— И ты не бросился на них? — вскричал Жан Жеди.
— А дамы-то, ты забыл про них?
— Их надо было оглушить.
— Я подумал об этом, но — нельзя!
— Почему?
— Кучера были еще на дворе и при малейшем крике вернулись бы и скрутили бы меня в один миг.
— Ты прав! Но все равно, деньги будут наши. Ты говоришь, что у них нет прислуги?
— Да, в тот вечер не было, но сегодня уже есть.
— Мужчины?
— Нет, две женщины.
— Ты в этом уверен?
— Совершенно уверен. Я недаром брожу вокруг дома вот уже два дня и наблюдаю за всеми, кто туда входит и выходит. Мать и дочь помещаются на втором этаже; кухарка и горничная — в мансардах над третьим. С этой стороны бояться нечего, мы можем приняться за дело в будущую ночь. Мы встретим всего четырех женщин или, лучше сказать, двух — мать и дочь; нам троим легко справиться с ними, если они будут иметь глупость проснуться во время нашего ночного визита и иметь неделикатность позвать на помощь. Но что вы скажете про дело?
— Оно начинается отлично, — заметил бывший нотариус.
Жан Жеди ничего не ответил, но задумался и опустил голову.
— Что с тобой? — спросил Филь-ан-Катр. — Разве тебя что-нибудь беспокоит?
— Да.
— Что же?
— Я думаю о том, что ты нам рассказал. Надо побольше узнать о них.
— Я за это отвечаю, — сказал Филь-ан-Катр, — или ты не понял? Мы будем иметь дело с одними женщинами.
— Это-то меня и беспокоит! — вскричал Жан Жеди.
— Почему?
— Я никогда не боялся мужчин, но женщины — другое дело.
— Ты их боишься?
— Да, боюсь.
— Почему?
— Двадцать лет назад одна барыня в Нельи проучила меня.
— Дурак!
— Она обманула меня, заставила убить человека и в конце концов меня же отравила.
— Что ты такое рассказываешь? — с удивлением спросил Филь-ан-Катр.
— Чистейшую правду, — ответил Жан Жеди, вздохнув и побледнев от воспоминаний. — Да, одна женщина поймала меня в тот момент, когда я пробрался в разбитое окно. Она была вооружена револьвером, и я не мог защищаться. Вместо того чтобы выдать меня королевскому прокурору, она сделала меня своим сообщником, или, лучше сказать, орудием, и затем не нашла ничего лучшего, как отравить, по всей вероятности, из страха, что я когда-нибудь найду ее и заставлю дорого заплатить за все…
— Ну! Она плохо знала свое дело, — перебил нотариус с громким смехом.
— Как это?
— Конечно! Она отравила тебя двадцать лет назад, а ты до сих пор здоров, как бык.
— Я три месяца был между жизнью и смертью и прихожу в ярость при одной мысли о перенесенных страданиях. Вот почему я боюсь женщин. Я предпочел бы четырех мужчин вместо одной женщины.
Бывший нотариус задумался.
— Эту женщину, — спросил он вдруг, — видел ты ее когда-нибудь снова?
— Никогда, хотя я и искал ее точно так же, как и ее любовника.
— Ты не знал их имен?
Жан Жеди пожал плечами:
— Ты спрашиваешь у меня глупости, старина. Если бы я знал их имена, я был бы теперь богат.
— Однако она жила же где-нибудь?
— В Нельи, в доме, который они сняли на неделю под фантастическим именем. Когда я вышел из госпиталя, их там уже не было и никто в городе не знал, где они, и не мог сообщить о них ничего.
И тем не менее, хотя с тех пор прошло уже двадцать лет, я все еще надеюсь. Только гора с горой не сходится! Конечно, это маловероятно, но я суеверен и мне кажется, что час мщения должен наступить и что он близок… Я не только хочу получить плату за совершенное преступление, но, главное, хочу отомстить за все, что она заставила меня выстрадать. Потребовав от меня убийства старика и ребенка, она хотела убить и меня, чтобы зажать мне рот.
Бывший нотариус вздрогнул.
— Старика? Ребенка?!
— Да, — глухим голосом ответил Жан Жеди. — Ты, вероятно, слышал о так называемом деле на мосту Нельи? Так его называли в газетах того времени.
— Дело на мосту Нельи! — вскричал, вздрогнув, Рауль Бриссон.
— Да, то самое. Я помню его, помню так, как будто это было вчера. Я никогда его не забуду. Один человек был обвинен в том, что убил своего дядю-доктора в окрестностях Парижа.
— В Брюнуа?
— Да, именно в Брюнуа. Я прочитал подробности этого процесса, выйдя из госпиталя на другой день после того, как Поль Леруа, племянник старого доктора, заплатил головой за преступление другого, так как он был невиновен…
— Ты говоришь, что Поль Леруа был невиновен?! — воскликнул бывший нотариус.
— Невиновен, как новорожденный ребенок.
— Ты в этом уверен?
— Конечно, так как я сам принимал участие в деле, за которое его приговорили.
— Ты был с мужчиной и женщиной, не так ли?
— Да, с той самой женщиной, которая отравила меня, дав выпить вина как будто для того, чтобы придать мне мужества в минуту, когда она давала мне нож.
— Опиши мне ее наружность.
— Высокого роста, брюнетка, очень красивая, с роскошными волосами и черными глазами, но с необыкновенно злым выражением лица.
— Волосы черные, почти синие — не так ли?
— Да.
— И дело было двадцать лет назад, в 1837 году в сентябре?
