— Моя жена не сумела вам растолковать. Дело в том, что нам хотелось бы его усыновить, но он будет вас навещать. Если он вырастет порядочным человеком, — что весьма вероятно, — то со временем он будет нашим наследником. Если у нас, паче чаяния, будут свои дети, то он тоже получит долю наследства наравне с ними. Если же он обманет наши ожидания, то мы выделим ему в день его совершеннолетия двадцать тысяч франков и тотчас же внесем эту сумму на его имя нотариусу. Но мы позаботимся и о вас: до конца ваших дней вам будут выплачивать ренту — по сто франков в месяц. Надеюсь, вы меня поняли?
Фермерша вскочила вне себя от ярости:
— Вы хотите, чтобы я продала вам Шарло? Ну уж нет! Нашли чего просить у матери? Ну уж нет! Не пойдем мы на этакое подлое дело.
Крестьянин сидел молча, нахмуренный, в раздумье; но он вполне одобрял слова своей жены, то и дело кивая головой.
Госпожа д'Юбьер в отчаянии залилась слезами и, обращаясь к мужу, голосом, дрожащим от рыданий, пролепетала тоном избалованного ребенка, не привыкшего к отказам:
— Они не согласны, Анри, они не согласны!
Тогда муж сделал последнюю попытку:
— Слушайте, друзья мои, ведь надо же подумать о будущем вашего ребенка, о его счастье, о его…
Обозленная крестьянка отрезала:
— Все видели, все слышали, все смекнули… Убирайтесь вон, и чтоб больше ноги вашей здесь не было! Слыханное ли дело, чтобы у матери отнимали дите?!
Тут г-жа д'Юбьер, выходя из лачуги, вдруг вспомнила, что малышей-то ведь было двое, и сквозь слезы спросила с упорством своенравной, капризной женщины, всегда настаивающей на своем:
— Но ведь другой-то малыш не ваш?
— Нет, это соседский. Можете к ним заглянуть, если желаете.
И Тюваш скрылся в дверях своей лачуги, а вслед гостям летели негодующие возгласы матери семейства.
Чета Валленов сидела за столом, медленно пережевывая хлеб; они скупо намазывали ломтики маслом, которое брали на кончике ножа с тарелки, стоявшей посреди стола.
Господин д'Юбьер повторил свои предложения, но на этот раз он проявил вкрадчивость, прибег к ораторским приемам к дипломатии.
Простодушные крестьяне качали головой в знак отказа но, услыхав, что будут получать по сто франков в месяц, они переглянулись, безмолвно совещаясь, задетые за живое.
Они долго молчали, терзаясь сомнениями, не в силах на что-нибудь решиться. Наконец женщина спросила:
— Ну, что ты на это скажешь, хозяин?
Он ответил наставительным тоном:
— Да, по-моему, в этом нет ничего худого.
Тут г-жа д'Юбьер, дрожа от волнения, заговорила о будущем их ребенка, о выпавшем на его долю счастье и о деньгах, какие они благодаря ему в свое время получат.
Крестьянин спросил:
— А ренту в тысячу двести франков чин чином пропишете у нотариуса?
— Ну, конечно, завтра же, — отвечал г-н д'Юбьер.
Фермерша, подумав, заявила:
— Сто франков в месяц — это будет маловато, раз уж вы забираете у нас мальца; ведь мальчишка-то подрастет и будет зарабатывать на семью. Если брать, так уж сто двадцать франков.
Госпожа д'Юбьер, трепеща от нетерпения, тотчас же согласилась, — ей хотелось увезти с собой ребенка, и она сунула крестьянину в подарок сто франков, пока муж составлял письменный договор. Были немедленно приглашены мэр и один из соседей, которые охотно подписались в качестве свидетелей.
И молодая женщина в полном восторге унесла на руках отчаянно ревущего малыша, как уносят из магазина приглянувшуюся безделушку.
Супруги Тюваш, стоя на пороге своей хибарки, молча смотрели, как увозили малыша; вид у них был мрачный, — должно быть, они уже сожалели о своем отказе.
Долгое время о маленьком Жане Валлен ничего не было слышно. Родители его каждый месяц получали сто двадцать франков у нотариуса; они были в ссоре со своими соседями, потому что мамаша Тюваш бесчестила их, неустанно трубя всем каждому, что надо быть извергом, чтобы продать свое родное дитя, что это злодейство, грязное дело, сущее непотребство.
Порой она брала на руки Шарло и, чванясь сама перед собой, громогласно выкладывала ему, как будто он мог понять:
— А я ведь не продала тебя, малец, я и не думала тебя продавать. Я не таковская, чтобы продавать своих ребят. Я не из богатых, а все-таки, хоть убей, не стану продавать своих ребят.
Годы шли за годами, и каждый день она выкрикивала на крылечке своего дома всякие обидные слова с таким расчетом, чтобы услыхали соседи. Под конец мамаша Тюваш уже считала себя лучше всех в округе, потому что не согласилась продать своего Шарло. И о ней говорили с уважением:
— Доподлинно известно, что ей сулили золотые горы, а она ни в какую! Ну, как же после этого она не хорошая мать?
Ее ставили всем в пример; а Шарло, которому минуло уже восемнадцать лет, слыша с детства такие рассуждения, свысока поглядывал на своих товарищей, гордясь тем, что его не продали.
Между тем Валлены жили себе припеваючи благодаря своей ренте. Это и вызывало неуемную ярость у супругов Тюваш, которые по-прежнему прозябали в нищете.
Их старший сын был призван в армию. Второй умер; Шарло пришлось крепко трудиться, помогая старику отцу прокормить мать и двух младших сестер.
Ему шел уже двадцать второй год, когда однажды утром к лачугам подъехал нарядный экипаж. Молодой господин с золотой цепочкой на жилете вышел из коляски, подавая руку седой даме. А эта пожилая дама сказала ему:
— Вот здесь, дитя мое, во втором доме.
И непринужденно, как свой человек, он вошел в хибарку Валленов.
Старая мать стирала свои передники; больной отец дремал, сидя у очага. Оба подняли голову, и молодой человек сказал:
— Здравствуй, папа! Здравствуй, мама!
Они привскочили от изумления. Крестьянка от волнения даже уронила мыло в корыто.
— Это ты, дитятко мое! Это ты, дитятко мое! — бормотала она.
Он обнял ее и расцеловал, повторяя: «Здравствуй, мама!» А старик, весь дрожа, говорил, как всегда стараясь казаться спокойным:
— Вот ты и воротился к нам, Жан. — Казалось, он paсстался с сыном всего с месяц назад.
И когда они окончательно признали друг друга, родителям захотелось поскорее выйти с сынком и показать его людям. Они потащили его к мэру, к помощнику мэра, к священнику и, наконец, к учителю.
Шарло, стоя на пороге своей лачужки, наблюдал за молодым человеком.
Вечером, за ужином, он заявил старику отцу:
— Ну, и дурака же вы сваляли, что попустили Валленам: отдать ихнего малыша.
Мать возразила с застарелым упорством:
— Я не хотела продавать свое дите!
Отец не отозвался ни словом.
Сын продолжал:
— И за что это на мою долю выпала такая напасть!
Папаша Тюваш раздраженно буркнул:
— Ты еще станешь попрекать нас, что мы тебя не отдали?
Парень грубо бросил:
— Да как же мне не попрекать вас, коли вы сущие болваны. Хороши родители, губят собственное дите! Уйти, что ли, мне от вас, — вы того стоите!
