Он перецеловал ей руки, потом поцеловал ее в виски, потом в уголки губ. Теперь глаза у него были сухие, вид решительный. Внезапно он схватил ее, заключил в объятия и, приникнув губами к ее лбу, казалось, впивал, вдыхал всю любовь, которую она питала к нему.
И быстрыми шагами, не оглядываясь, вышел.
Оставшись одна, она бессильно опустилась на стул и зарыдала. Она просидела бы так до вечера, если бы за нею не пришла Аннета. Чтобы дать себе время отереть покрасневшие глаза, графиня сказала ей:
— Мне надо написать несколько слов, детка. Иди наверх, я сию секунду приду.
Вплоть до вечера ей пришлось заниматься важным вопросом о приданом.
Герцогиня и ее племянник по-семейному обедали у Гильруа,
Только что сели за стол, все еще обсуждая вчерашнее представление, как вошел слуга с тремя огромными букетами в руках.
Г-жа де Мортмэн удивилась:
— Господи, что это такое?
Аннета воскликнула:
— О, какие красивые! Кто бы это мог прислать?
Мать ответила:
— Конечно, Оливье Бертен.
С тех пор, как он ушел, она все время думала о нем. Он показался ей таким мрачным, трагичным; ей было так понятно его безысходное горе, она так мучительно чувствовала отзвук этой скорби в себе самой и так сильно, так нежно, так безгранично любила его, что сердце ее сжималось от зловещих предчувствий.
Во всех трех букетах действительно оказались визитные карточки художника. На каждой из них он написал карандашом имена графини, герцогини и Аннеты.
Г-жа де Мортмэн спросила:
— Уж не болен ли ваш друг Бертен? Вчера он очень плохо выглядел.
И г-жа де Гильруа ответила:
— Да, он меня немного беспокоит, хотя ни на что не жалуется.
Муж ее добавил:
— Ну, с ним то же, что с нами со всеми: он стареет. И за последнее время даже слишком быстро. Впрочем, мне кажется, холостяки опускаются как-то сразу. Они разваливаются скорее, чем наш брат. Он действительно сильно изменился.
Графиня вздохнула.
— О, да!
Фарандаль вдруг перестал шептаться с Аннетой и сказал:
— Сегодня утром в Фигаро напечатана весьма неприятная для него статья.
Графиню выводили из себя всякие нападки на талант ее друга, всякое порицание, малейший неприязненный намек.
— Ах, — сказала она, — такой выдающийся человек, как Бертен, может и не обращать внимания на подобные выпады!
Гильруа удивился:
— Как, неприятная для Оливье статья? А я не читал. На какой странице?
— На первой, — ответил маркиз, — в самом начале, под заглавием: «Современная живопись».
И депутат перестал удивляться:
— Ну, конечно, я потому ее и не прочел, что это о живописи.
Все улыбнулись, так как знали, что, кроме политики и сельского хозяйства, г-н де Гильруа мало чем интересуется.
Заговорили о другом, потом перешли в гостиную пить кофе. Графиня не слушала, еле отвечала на вопросы; ее преследовала мысль о том, что делает теперь Оливье. Где он? Обедал ли? Где мыкает в эту минуту свою неисцелимую тоску? Теперь ей было мучительно жаль, что она дала ему уйти, не удержала его, и ей представлялось, как он бродит по улицам, печальный, бездомный, одинокий, гонимый своим горем.
До самого отъезда герцогини и ее племянника она была молчалива, терзаясь смутным, суеверным страхом, затем легла в постель и лежала в темноте с открытыми глазами, думая о нем!
Прошло много времени, и вдруг ей послышался звонок в. передней. Она вздрогнула, села и прислушалась. Вторично в ночной тишине продребезжал звонок.
Она соскочила с кровати, изо всей силы нажала кнопку электрического звонка, чтобы разбудить горничную, и со свечою в руке побежала в переднюю.
— Кто там? — спросила она, не отворяя двери.
Незнакомый голос ответил:
— Письмо.
— Письмо, от кого?
— От доктора.
— От какого доктора?
— Не знаю, тут про несчастный случай.
Не колеблясь больше, она открыла дверь и очутилась лицом к лицу с кучером фиакра. В руке у него была бумажка, которую он подал ей. Она прочитала: «Весьма спешное. Графу де Гильруа».
Почерк был незнакомый.
— Войдите, друг мой, — сказала она, — сядьте и подождите.
У дверей комнаты мужа сердце ее заколотилось так сильно, что у нее не хватило сил позвать его. Она постучала в дверь подсвечником. Граф спал и не слышал стука.
Тогда, теряя терпение, нервничая, она стала стучать в дверь ногою и услышала заспанный голос, спрашивавший:
— Кто там? Который час?
Она ответила:
— Это я, вам привезли спешное письмо. Случилось какое-то несчастье.
Он пробормотал из-под полога:
— Сейчас я встану. Иду.
И через минуту он появился в халате. Одновременно с ним вбежали двое слуг, разбуженные звонком. Увидев в столовой сидевшего на стуле постороннего человека, они оторопели от страха.
Граф взял письмо и стал вертеть его, бормоча:
— Что это такое? Не могу понять.
Она сказала, волнуясь:
— Да читайте же!
Он разорвал конверт, развернул письмо, вскрикнул от изумления и испуганными глазами посмотрел на жену.
— Боже мой, что такое? — сказала она.
Он не мог говорить от сильного волнения и пробормотал:
— О, большое несчастье!.. Большое несчастье!.. Бертен попал под экипаж.
Она закричала:
— Умер?
— Нет, нет, — сказал он. — Прочитайте сами.
Она выхватила у него из рук письмо, которое он протянул, и прочла:
«Милостивый государь, только что случилось большое несчастье. Нашего друга, знаменитого художника, г-на Оливье Бертена, сшиб омнибус, и колесо переехало его. Не могу еще высказаться определенно о возможных последствиях этого несчастья; оно может оказаться и не особенно серьезным, но может также немедленно повести за собой роковую развязку. Г-н Бертен настоятельно просит вас и умоляет графиню де Гильруа тотчас же приехать к нему. Надеюсь, милостивый государь, что графиня и вы не откажете исполнить желание нашего общего друга, который, быть может, не доживет до утра.
