Преодолев свое смущение, царица улыбнулась, опустила глаза и поднялась с намерением уйти.
– Как? – вскричал Сулайман. – Неужели вы так и покинете вашего покорнейшего раба, не сказав ни слова, не подав никакой надежды, ни малейшего знака сочувствия? А наш союз, о котором я мечтал, а счастье, без которого я больше не мыслю жизни, а моя любовь, пламенная и смиренная, – вы хотите растоптать все это?
Он сжал ручку, которая как бы по рассеянности осталась в его руке, и без усилия притянул к себе, но ее владелица воспротивилась. Что скрывать, Балкида не раз думала об этом союзе, но ей не хотелось терять свою свободу и власть. Она снова повторила, что хочет уйти, и Сулайман вынужден был уступить.
– Что ж, – вздохнул он, – вы можете меня покинуть, но позвольте поставить вам два условия.
– Говорите.
– Ночь так прекрасна, а беседа с вами еще прекраснее. Вы согласны подарить мне всего один час?
– Согласна.
– Второе условие – вы не унесете с собой ничего из того, что мне принадлежит.
– Согласна и на это! От всего сердца, – отвечала Балкида, залившись смехом.
– Смейтесь, смейтесь, о моя царица, случалось, и не раз, что очень богатые люди поддавались искушению, уступая самым странным прихотям…
– Чудесно! Вы изобретательны, когда речь идет о вашем самолюбии. Довольно уловок, заключим мирный договор.
– Надеюсь хотя бы на перемирие…
Они продолжили разговор, причем Сулайман, искусный в ведении бесед, старался, чтобы как можно больше говорила царица. Нежное журчание фонтана в глубине зала вторило ей.
Однако язык присыхает к гортани, если собеседник, воздав должное чересчур соленому ужину, не запил его. Прекрасная царица Савская умирала от жажды; она отдала бы одну из своих провинций за чашу ключевой воды.
Но она не решалась высказать свое желание. А светлая, прохладная, серебристая струя насмешливо журчала совсем рядом, и подобные жемчужинам капли падали в чашу с веселым плеском. Жажда все росла; царица, задыхаясь, чувствовала, что не может больше выносить эту пытку.
Продолжая говорить и видя, что Сулайман рассеян и его как будто клонит в сон, она принялась расхаживать по залу, но, дважды пройдя мимо фонтана, так и не осмелилась…
Наконец, не в силах больше противиться соблазну, она вернулась к фонтану, замедлила шаг, оглянулась, украдкой опустила свою изящную ручку, сложенную горстью, в чашу и, отвернувшись, быстро выпила глоток чистой воды.
Сулайман вскочил, подошел к ней, завладел мокрой, блестящей от капель ручкой и воскликнул весело, но решительно:
– Слово царицы дороже золота, вы дали мне его, стало быть, вы теперь принадлежите мне!
– Что это значит?
– Вы похитили у меня воду… а как вы сами справедливо заметили, вода – большая редкость в моих землях.
– О! Государь, это ловушка, я не хочу иметь такого хитрого супруга!
– Ему остается лишь доказать вам, что он не только хитер, но и великодушен. Да, он возвращает вам свободу, несмотря на наш уговор…
– Государь, – прервала его Балкида, опустив глаза, – мы должны служить для наших подданных примером в делах чести.
– Госпожа, – отвечал, упав на колени, великий Сулайман, самый галантный из царей былых и будущих времен, – одним этим словом вы расплатились за все.
И, быстро поднявшись, он позвонил в колокольчик; тотчас прибежали двадцать слуг со всевозможными прохладительными напитками; следом за ними явились придворные. Сулайман торжественно провозгласил:
– Дайте напиться вашей повелительнице!
Услышав эти слова, вельможи пали ниц перед царицей Савской и восславили ее.
Но она, смущенная, трепещущая, уже опасалась, не связала ли себя неосторожным и преждевременным обещанием.
Во время паузы, последовавшей за этой частью рассказа, внимание аудитории привлекло довольно необычное происшествие. Молодой человек, в котором по цвету кожи, напоминавшему новенькое су, можно было узнать абиссинца[5], выбежал на середину круга и принялся отплясывать какой-то негритянский танец, сам себе аккомпанируя песней на ломаном арабском языке, из которой я запомнил только рефрен. Он выкрикивал нараспев слова: «Йаман! Йамани!» – растягивая гласные на манер южных арабов. «Йаман! Йаман! Йамани!.. Салам-Алейк, Балкис-Македа! Македа!.. Йамани! Йамани!» Это означало: «Йемен! О край Йемен! Приветствую тебя, Балкида великая! О край Йемен!»
Подобный приступ ностальгии легко было объяснить тесными связями, существовавшими некогда между народом Савы и абиссинцами, которые жили на западном берегу Красного моря и тоже входили в империю Химьяритов. Очевидно, восторг этого слушателя – а до сих пор он молчал – был вызван последней частью рассказа, в которой он узнал одно из преданий своей страны. Может быть, он был также счастлив услышать, что великая царица сумела избежать ловушки, расставленной мудрым царем Соломоном.
Это заунывное пение продолжалось долго, что начало раздражать собравшихся; некоторые из завсегдатаев уже кричали: «Мелбус»[6], и молодого человека стали мягко подталкивать к дверям. Хозяин кофейни, испугавшись, что не получит пять или шесть пара[7], которые должен был ему этот посетитель, поспешил за ним на улицу. По всей