пылали Содом и Гоморра, воспламененные молниями Иеговы.
Адонирам в растерянности метался по площадке, пытаясь собрать своих строителей, чтобы заткнуть жерло печи, извергавшей неиссякаемые потоки огня, но он слышал лишь стоны и проклятия и видел вокруг только мертвые тела – все уцелевшие разбежались. Один Сулейман остался невозмутимым на своем троне, а царица спокойно сидела рядом с ним. Сияли в полумраке диадема и скипетр.
– Иегова покарал его, – сказал Сулейман своей гостье, – но Он наказал и меня гибелью моих подданных – за мою слабость, за снисходительность к его чудовищной гордыне.
– Тщеславие, погубившее столько жизней, преступно, – отвечала царица. – Государь, ведь вы могли погибнуть во время этого ужасного опыта: огненный ливень низвергался вокруг нас.
– И вы были здесь! Этот гнусный приспешник Ваала подверг опасности вашу драгоценную жизнь! Идемте отсюда, царица, я тревожусь только за вас.
Пробегавший мимо Адонирам слышал этот разговор; он кинулся прочь, рыча от боли и унижения. Чуть подальше он наткнулся на группу строителей; они осыпали его насмешками, бранью и проклятиями. Тут к нему подошел сириец Фанор и сказал ему:
– Ты велик; счастье изменило тебе, но тебе не изменяли каменщики.
Следом подошел Амру-финикиец и сказал так.
– Ты велик, и ты одержал бы победу, если бы все делали свое дело так, как плотники.
А иудей Мифусаил сказал вот что:
– Рудокопы выполнили свой долг, но чужеземцы своим невежеством все погубили. Мужайся! Мы создадим еще более великое творение, и ты позабудешь об этой неудаче.
«Вот, – подумал Адонирам, – единственные друзья, которых я здесь нашел».
Ему было легко избежать встреч: все отворачивались от него и спешили скрыться во мраке. Вскоре горящие угли и красноватые отблески остывающей на земле плавки освещали лишь небольшие группки вдалеке, которые постепенно таяли в ночной тьме. Удрученный Адонирам искал Бенони.
– И этот тоже покинул меня… – с грустью прошептал он.
Мастер остался один у стен печи.
– Опозорен! – воскликнул он с горечью. – Вот все, что дали мне годы лишений и неустанных трудов во славу неблагодарного царя! Он меня осудил, и мои братья отреклись от меня! И эта женщина, эта царица… она была там и видела мой позор… Ее презрение… мне пришлось испытать и это! Но где же Бенони в этот час, когда я терплю такие муки? Один! Я один и проклят. Будущего нет. Ты свободен, Адонирам, улыбнись же и отправляйся в огонь в поисках своей стихии и своего мятежного раба!
Спокойно и решительно шагнул он к реке, которая еще катила свои красноватые волны расплавленного металла с комьями шлака, то и дело вспыхивая искрами и потрескивая от соприкосновения с влагой. Быть может, это вздрагивала лава, обтекая трупы… Густые клубы рыжего и фиолетового дыма вздымались подобно лесу колонн и заволакивали плотной завесой место страшного происшествия. Дойдя до реки, сраженный гигант рухнул на землю и погрузился в свои думы… не сводя глаз с пламенеющих вихрей, которые могли окутать его и задушить при малейшем дуновении ветра.
Странные, причудливые фигуры то и дело вспыхивали и тотчас исчезали в зловещей игре языков пламени и клубах пара. В ослепленных глазах Адонирама мелькали среди гигантских статуй и золотых глыб светящиеся карлики, которые обращались в дым или рассыпались искрами. Эти видения не могли рассеять отчаяние мастера и утишить его боль. Вскоре, однако, они завладели его разгоряченным воображением, и ему показалось, что в самом сердце пламени гулкий и звучный голос произнес его имя. Трижды донеслось из огненного смерча слово «Адонирам».
Вокруг не было ни души… Он жадно вгляделся в пылающую землю и прошептал:
– Глас народа зовет меня!
Не сводя глаз с пламени, он приподнялся на одно колено, протянул руку и различил в клубах красного дыма человеческую фигуру, словно размытую, но огромную, – она сгущалась в огне, обретая очертания, снова рассеивалась и сливалась с дымом. Все вокруг трепетало и пламенело… лишь этот гигант стоял неподвижно, то темный в искрящемся облаке пара, то светящийся, мерцающий в черной копоти. Фигура вырисовывалась все отчетливее, обретала формы, приближалась, и Адонирам в страхе спрашивал себя, что же это за статуя, наделенная жизнью.
Фантом был уже совсем рядом. Адонирам смотрел на него, остолбенев. Его гигантские плечи и широкую грудь прикрывал далматик без рукавов; железные браслеты украшали голые руки; загорелое лицо обрамляла густая борода, заплетенная в косички и завитая в несколько рядов… на голове его сияла алая митра, в руке он держал молот. Огромные сверкающие глаза взглянули на Адонирама с нежностью, и раздался голос, словно вырывающийся из недр огненного потока.
– Пробуди свою душу, – сказал он, – встань, сын мой. Я видел невзгоды, постигшие моих потомков, и проникся жалостью к ним.
– Дух, кто ты?
– Тень отца твоих отцов, предок тех, что трудятся и страдают. Идем; когда моя ладонь коснется твоего лба, ты сможешь дышать в пламени. Ты был сильным, так будь же бесстрашен…
Внезапно Адонирам почувствовал, как его окутывает тепло, проникающее до самых глубин, оно согрело его, не обжигая; воздух, который он вдыхал, словно стал легче; непреодолимая сила увлекла его к огню, куда уже шагнул его таинственный спутник.
– Где я? Как твое имя? Куда ты ведешь меня? – пробормотал он.
– В центр земли… Туда, где живет душа мира, туда, где возвышается подземный дворец нашего отца Еноха, которого в Египте зовут Гермесом, а в Аравии чтят под именем Идриса.
– Силы бессмертные! – вскричал Адонирам. – О господин мой! Так это правда? Вы…
– Твой предок, человек… художник, твой учитель и покровитель: я был на земле Тувал-Каином.
