трапезу.
Жишонга замешкался, а Жан-Пьер молниеносно схватил и поднял мой фужер с коньяком.
– Понял, демон? – подмигнул он Жишонге. – Вот это по-нашему! По-марсельски. Только, чур, я пью из вашего, соседка. Неизвестно ведь, чего туда плеснул Сале. А ты что стоишь, демон? Сказано тебе, бери рюмки. И ухаживай за дамой. Давай-давай, землячок.
Я видела, что Жишонга испытывает неловкость и, судя по всему, уже переживает, что, разыгравшись с Жан-Пьером, утратил в моих глазах величавую античную статуарность.
– Насколько я поняла, господа, – светски начала я, чтобы приободрить Жишонгу, – когда-то вы жили по соседству.
– Да, мы выросли в одном доме, – сказал Жишонга, а Жан-Пьер проглотил мой бывший коньяк.
– Так точно, мадам метресс, в одном, – подтвердил он и добавил: – Ну, коли помру, вы свидетели – Сале пытался отравить мадам метресс.
Жишонга страдальчески вздохнул.
– То есть в том самом знаменитом доме Ле Корбюзье, в «Жилой единице»? – вернулась я к теме.
– Ага, в «Доме сумасшедшего», – подтвердил Жан-Пьер, наливая мне вина из кувшина. – Очень рекомендую наше божоле. Уникальный сорт! Только в Манор дю Ласмар растет. Но так плохо и мало, что больше бочонка никогда не получается. А когда-то монахи выращивали. Даже торговали им, говорят. Давно, при Ричарде Львиное Сердце, еще до Ласмаров. А потом вымерли, как динозавры. От чумы. А лоза чудом осталась. Одичала, конечно. Но ничего, от скуки пить можно. Исторический сорт! Говорят, те монахи его из самих Канн Галилейских вывезли, сам Господь, дескать, такое на свадьбах пил! Но, по-моему, это все реклама. Я Писание в детстве читал. Там ясно сказано, что для производства вина Он использовал не сок, а обычную воду. Ну в те времена люди редко грамоте знали. Ваше здоровье, мадам метресс!
Так же я услышала подробный рассказ о восхождении «падшего ангела», пропившего и жену, и достоинство, до здешнего кухмейстера и члена «братства», и не менее полную историю знакомства Жишонги с де Ласмаром: Вариабль увидел этот самый проект «Будущее прошлое» на выставке и посоветовал хозяину пригласить молодого архитектора, и тот принял его с распростертыми объятиями, только почти задаром.
Однако никаких здравых доказательств по поводу того, что я действительно наследница Манор дю Ласмар, у меня по-прежнему не имелось. Разве что Жишонга рассказал, как на месте Европы на быке в фонтане оказалась леди Годива:
– Два боковых крыла, аналогичные центральному, старому, постройки пятнадцатого века, были возведены здесь в начале двадцатого, а дама на быке так и осталась, как стояла тут с восемнадцатого столетия. Но я убедил поменять ее местами с конной леди Годивой…
– Заступницей от налогообложения, мадам метресс.
– …которая среди английского парка выглядела слишком помпезно. Зато камерное «Похищение Европы» смотрится там очень элегантно, – закончил свою мысль Жишонга и посетовал, что не сможет до весны показать мне ту сразу получившуюся удачной ландшафтную композицию, поскольку сейчас мраморную фигуру закрывает деревянная будка.
И еще я решилась на вопрос: не носил ли Вариабль бороду когда-либо? Они оба рассмеялись.
– А что, был бы вылитый Санта-Клаус, мадам метресс?
– Нет, – сказал Жишонга, – вряд ли. Эрик всегда иронизирует над Глиссе, нашим управляющим, с его бородкой.
– Понятно же, мадам метресс, бриться лень!..
В остальном мы замечательно провели время, и совершенно неожиданно выяснилось, что уже давно восьмой час, а стол к ужину не накрыт до сих пор! И мои земляки заторопились его накрывать.
Глава 8,
в которой еще не девять
– Это Рейно, – после стука в дверь сообщил мужской голос. – Я пришел пригласить вас на аперитив перед ужином.
– Спасибо. Входите.
Он распахнул дверь и замер, увидев меня.
– Что это значит, мадемуазель Брэбьи?!
На мизинце его левой руки был «братский» перстень. Но меня это уже не смущало.
– Видите ли, я не модель, и ваше платье слишком длинно мне. Я сначала хотела обрезать подол, чтобы не упасть при ходьбе, но у меня с собой только маникюрные ножницы, и мне жалко их портить. Поэтому я просто привязала подол к поясу. И по той же самой причине, что я не модель, платье тесно мне в груди – молния на спине не застегивается. Но поскольку с расстегнутой молнией находиться в обществе не принято, я надела сверху ваш пеньюар. Он, правда, тоже не застегивается на груди и слишком длинный, поэтому я вот так завязала его полы на бедрах. Ничего ведь, элегантно получилось?
Я говорила невинным голосом, долго и наслаждалась зрелищем перемен – растерянность сменялась злостью, за злостью снова приходила растерянность, впрочем, порой с явным оттенком обиды – на лице высокого, очень красивого самоуверенного мужчины во фраке и с «бабочкой».
– А что касается туфель, то они совершенно определенно предназначены для топ-моделей – чтобы далеко было видно с подиума. Мне же нужна обувь на несколько размеров меньше, поэтому я решила оставить собственные ботинки и теплые носки. У вас здесь пол очень холодный.
Он резко шагнул в номер и тряхнул руками.
– Хватит! Что это за спектакль?
– Продолжение вашего.
– Пусть у меня дурацкое чувство юмора, но у вас его нет вообще! И я, кажется, уже извинился!
– Лучше подайте мне руку и проводите меня в столовую.
– Чтобы все посчитали мою сестру идиоткой?
Его ноздри и губы подрагивали, руки сжимались в кулаки, но карие глаза были совершенно глазами грустного спаниеля. И вдруг мне показалось, что я в них что-то прочла!
– Слушайте, Рейно, – мягко сказала я, – неужели вам, взрослому человеку, до сих пор хочется иметь хоть какого-нибудь брата или сестру?
Он изумленно вскинул голову.
– Допустим, да. Сестру. А у вас есть братья или сестры?
– Нет.
– Тогда неудивительно, что вам знакомо это чувство. Им и объясняется ваша проницательность.
– Но почему вы так уверены, что я могу иметь к вам какое-то родственное отношение?
– Ну, например, как сестра, вы меня очень устраиваете. Особенно, – с неожиданной игривой улыбкой произнес он, – вот в таком наряде. Хотите, я тоже вместо фрака что-нибудь этакое нацеплю? Все оценят. Будет очень весело.
– Мсье Рейно. Я не знаю, какие у вас были отношения с вашим приемным отцом, но его похоронили только вчера. И мне кажется, что в любом случае веселиться пока как-то не уместно.
– Простите. – Рейно посерьезнел. – Он же был ваш родной отец… Почему вы не приехали на похороны?
Я вздохнула.
– Видите ли, Сале говорит, что в завещании точно указаны мои координаты. Но, по-моему, там какая-то ошибка, опечатка. Я не понимаю, как мог человек, точно зная о существовании дочери вплоть до ее нынешнего места жительства, на протяжении тридцати с лишним лет не встретиться с ней, а потом все-таки именно ее указать в завещании. У вас такое укладывается в голове?
Он пожал плечами.
– Не знаю. Я как-то не задумывался. Но он точно ваш отец.
– Он вам рассказывал обо мне?!
Рейно хохотнул.
– Нет. Но у меня есть точное доказательство.
– Какое? Скажите!
Спаниельи глаза вдруг сделались ужасно хитрыми.
