на пол и чихнул как бы в подтверждение своих слов.
— Ты все равно клиент моей конторы. А ванна замечательная. Метр девяносто. Даже мой брат помещается!
— Который телевизионщик?
— Да!
— А его жена?
— Что «его жена»?
— Она вместе с ним здесь, — Майкл ткнул пальцем в воду, — помещается?
Следовало бы дать достойный ответ, но я опять закашляла.
— Слушай, — Майкл вдруг посерьезнел, — а тебе купаться можно, если ты больна? Тебе не будет хуже?
— Нет. — Над водой клубился приятный горячий пар, и я села на край ванны. — Зачем ты пришел?
— К тебе.
— Допустим. Но зачем?
— А зачем тебе рыба, Эле? Ты что, прикладываешь ее от жара ко лбу?
— Нет, Майкл Уоллер. Я ее ем. — И я действительно начала жевать лососину, откусывая понемногу. Я чувствовала безумную усталость, и от этой усталости теперь мне было все равно. — Зря ты пришел.
— В более идиотское положение меня не загоняла ни одна женщина, — хмыкнул Майкл и снял пиджак.
Он швырнул его в коридор и занялся брюками. Через полминуты они отправились за пиджаком. Потом туда же последовал галстук. Майкл занялся пуговицами рубашки, а я наблюдала за ним и доедала рыбу. Я же сплю, с полной уверенностью поняла я. Это ведь невозможно: сидеть на краю полной кипятка ванны, откусывать лососину от целого куска и созерцать, как в нашей тесной ванной комнате до нитки раздевается Майкл Уоллер, нефтяной король.
— Ну, доела? — заговорил он, несколько выводя меня из оцепенения. — Раздевайся и ныряй.
— Ты серьезно?
— Эле, ну хватит тянуть время! От тебя так потом с рыбой несет, даже всю мою сирень забило! Невозможно рядом стоять. Давай, давай, детка, поворачивайся, — торопил он, избавляя меня от халата. — Вот хорошо, вот умница.
В следующую минуту я очутилась в воде, а Майкл, вылив на губку полфлакона шампуня, перегнулся через край ванны и стал мыть меня так, как будто я была китайской вазой или какой-то другой хрупкой и страшно дорогой вещью, только не живой. Потому что живой человек очень даже мог в результате такого мытья умереть от блаженства. Или от блаженства не умирают?
— Майкл, — прошептала я, не в силах открыть глаза. — Как хорошо! Иди сюда!
— В эту грязь? Ты сама-та посмотри, вся пена черная! Ужас! Посмотри, посмотри, не стесняйся!
Я заставила себя разлепить веки, но никакой черной пены я не увидела, потому что рядом было лицо Майкла и его улыбка. Были, конечно, и его голые плечи в брызгах воды, и его руки, которые продолжали намывать меня, и еще много чего, что не увидишь, когда мужчина в одежде. И это «много чего» выглядело энергичным и обаятельным. Но для меня главным оставалась его улыбка. Я сейчас хорошо рассмотрела его губы. Губы как губы, не большие, не маленькие, не пухлые и не хлипкие, но почему из них получается такая улыбка? Я подалась вперед и лизнула их языком.
— У-у-у! — сказал Майкл. — Где твоя зубная щетка? Живая рыба! Как от кошки. — Он смешно наморщил нос, но глаза и губы продолжали улыбаться.
— Привереда, — сказала я. — Вон щетка, вон паста. Тебе надо, ты и чисть. — И показала ему зубы, как на приеме у стоматолога, краем глаза наблюдая за поведением его «достоинства», которое от боевой готовности только что не барабанило по краю ванны.
— Нет уж, ты сама. — Майкл протянул мне щетку и пасту. — А потом волосы. Я боюсь мыть твои волосы. Я никогда не видел таких длинных волос.
Я пристально смотрела ему в глаза и демонстративно энергично чистила зубы.
— У тебя просто потрясающие волосы. Такие длинные и густые. И светлые, — продолжал он, а его дыхание с каждым словом становилось все прерывистее, и уголки губ подрагивали все сильнее. — Замечательные волосы. Я никогда прежде не… — Он судорожно сглотнул и потряс головой.
— Ну-ну, — ободряюще покивала я и со щеткой во рту маловразумительно напомнила: — Прежде никогда…
— Прекрати! — Его глаза расширились, он сглотнул воздух ртом и, отняв у меня щетку, прижался к моему полному зубной пасты рту своей улыбкой.
Мгновение — и вместо щетки его язык заходил по моим зубам, пробираясь все дальше и дальше, а его руки, с силой приподняв меня из ванны, ринулись вниз, попутно сжимая мои бока, талию, бедра. А я вытолкнула его язык — иначе мне бы грозило захлебнуться зубной пастой — и, с фырканьем облив наши лица душевой струей, стала сквозь этот дождик целовать его губы, нос, щеки, брови, мокрые волосы. Но не просто целовать, а, как он, помогая языком своим губам. Его же пальцы тем временем давно и уверенно хозяйничали между моих ног, то ныряя внутрь, то торопливой дорожкой пробегая по ягодицам и животу, а его губы и шумное дыхание оказывались одновременно в самых разных местах — то на моих плечах, то под грудью, то на спине, язык вдруг касался моих подмышек и торопливо семенил к шее, а по ней — к мочкам моих ушей.
Я бросила душ в воду и притянула Майкла к себе за бедра — я ведь была в ванной, а он все еще стоял рядом с ней.
— Нет-нет, не сейчас, — прошептал он и, резко отстранившись, выловил из ванны душ и начал поливать меня, нежно поглаживая рукой мою кожу.
Я застонала, чувствуя, что умру, если на этом все закончится.
— Тебе хорошо? — поинтересовался он.
— Плохо! — огрызнулась я и резко схватила его «достоинство» — по-прежнему бравое и активное — рукой.
Охнув, он скрипнул зубами.
— Прекрати.
Я сжала руку.
— Ах так?
Я ослабила хватку и опять сдавила, пристально глядя ему в глаза. Его ноздри раздувались, грудная клетка ходила ходуном.
— Ты еще не вымыла голову, — сквозь зубы прошептал он.
Я молча продолжила свои экзерсисы, чувствуя, что он держится из последних сил. Он вдруг хмыкнул.
— Дурища! — И подмигнул. — Хочешь, чтобы я один кончил? А? Ну чего ты перестала? Продолжай. Мне нравится.
— А мне — нет! — Я оттолкнула его обеими руками.
— Это мы быстро исправим! — Он схватил первое попавшееся полотенце, завернул меня и словно добычу выволок в коридор. — Где тут у вас кровать пошире?
— Надо закрыть воду!
— Обязательно, — сказал Майкл и вдруг рухнул на пол, а я — буквально сама собой — оказалась на нем верхом.
— Боже, — только и смогла сказать я, ощутив его пульсацию уже внутри себя. — О!.. Майкл! Еще!
— Нет проблем!
Его руки крепко сжимали мои бедра, и фантастически улыбались его губы. Мои глаза закрылись, но я все равно видела эту улыбку. Она принадлежала только мне! Мне! И он был мой, только мой!
— Ты мой! Мой! — закричала я, откидываясь назад и сжимая руками его напряженные ноги.
— Ну, еще, еще, Эле! Сделай так! Сильнее, сильнее!
Его улыбка вдруг оторвалась от его губ, запорхала, осыпая искрами темноту под закрытыми веками
