как можно скорее получила ее в свое распоряжение.
Сюзетта сделала испуганное движение.
– Не говорите так, Эрнст! Как можете вы оставить Буамуатье? Вы здесь работали как негр, вы подняли это разоренное хозяйство, только благодаря вашей энергии плантация через пару лет станет образцовым имением! И теперь вы все это собираетесь бросить?
Ее глаза отчетливо договаривали то, что она, собственно, и собиралась сказать. Сюзетта сейчас была готова даже к тому, чтобы растоптать собственную гордость. А если в такой момент она бросится ему на шею, то получит его…
Но несчастный молодой человек не смотрел на нее.
– А что мне остается делать? Плантация принадлежит не мне. Или я вам нравлюсь в роли управляющего Амелии? – грубо спросил он.
Сюзетта утратила самообладание.
– Мне абсолютно все равно, что вы и кто вы, пока вы рядом! – выпалила она. После этих слов ее щеки запылали, но она упорно не опускала глаз и смотрела на юношу по-взрослому серьезно. – О, Эрнст, – сказала она упавшим голосом, – мне и в самом деле еще раньше надо было сказать вам, что я вас очень люблю!..
Она бросилась к нему и в следующий момент оказалась в кольце объятий, столь крепких, что она невольно вскрикнула. Эрнст словно взорвался. Еще недавно сдержанный и даже холодный в обращении, он был охвачен пламенем, жар которого должен был возместить ему все, что было упущено по причине бессмысленной верности Амелии. Прикосновение пылающей девичьей груди сделало его полубезумным от вожделения. Свои изнемогающие от жажды губы он прижал к ее рту, и тот с нежным вздохом приоткрылся ему навстречу, и дрожащий выпад ее нетерпеливого язычка побудил его язык к немедленным ответным действиям. Руки юноши судорожно стиснули два румяных яблочка Венеры, и пока красавица Сюзетта нетерпеливо стонала и металась в крепких объятиях и дыхание их смешивалось, он ощутил, как горячее пламя вожделения подымается от его бедер, охватывая его всего. Он подхватил Сюзетту на руки и перенес на диван, на котором он коротал свои одинокие ночи первые недели пребывания в Буамуатье. Тысячи крючков и петель ее выездного платья ожесточенно сопротивлялись влюбленным, хмельным рукам, и хотя на помощь поспешили желанные девические пальчики, потребовалось немало времени, пока ее пылающее тело смогло предстать его глазам, свободное от всяческих покровов. Сюзетта была до предела возбуждена. Она прерывисто дышала, глаза были затуманены, вновь и вновь она прерывала усилия Эрнста, чтобы поймать обожаемое тело своими руками. Юная девушка, которая ни разу, несмотря на свой темперамент, не созерцала мужчину во всей его силе, не могла никак насытиться зрелищем обнажившейся мужественности Эрнста. Она осыпала инструмент своего грядущего поражения градом самых темпераментных, хотя и совершенно невинных в своей естественности ласк, и вот уже переполненный восторгом Эрнст бросается перед ней на колени, его обласканное женскими ручками и изготовленное к бою орудие переходит в атаку и с губ Сюзетты срывается полуиспуганный вскрик. Но она показывает себя достойным противником, и на удары тарана, штурмующего крепость, отвечает взрывом страсти, и оба они уже у цели их вожделения, и только тонкая преграда – наследие до сих пор не сломленной девственности стоит на их пути.
Пронзительный крик на мгновение сотрясает ее, но тут же обращается в восторг, наполняющий ее блаженством, о возможности которого она до сих пор не смела даже мечтать. Она так исступленно бросается всем своим распаленным телом навстречу любовнику, как будто хочет целиком вобрать его в себя, и хотя она ощущает в своей сердцевине замирающие судороги его наслаждения, что-то мешает ей отпустить его. Так они и падают, тесно переплетенные, в пропасть блаженного бессилия, забывая обо всем на свете. Потребовалось немало времени, прежде чем Эрнст оказался в состоянии оторваться от губ, неотрывно вкушавших его. Экстаз, пережитый им благодаря вакхической самоотверженности Сюзетты, оказался тем острее, что вот уже несколько месяцев своей жизни он вел образ жизни аскета и при этом постоянно жаждал обладать Сюзеттой.
Когда он, тяжело дыша, смог обратиться к ней, его сознание молнией пронзила мысль о всей серьезности содеянного. Следы только что произошедшего и абсолютно необратимого вторжения были отчетливо видны на сладострастно раздвинутых бедрах Сюзетты. Зрелище, представшее перед его глазами, подействовало отрезвляюще на виновника случившегося. Что же он натворил! Разве после этого он лучше недавно осуждаемого им развратника? Сюзетта слепо доверилась ему, и он использовал момент ее слабости! Но теперь это свершилось и вспять не повернешь. Даже единственный способ компенсации с сегодняшнего дня невозможен. Разве осмелится он в нынешнем своем положении предлагать свою руку и свое имя богатой наследнице преуспевающего плантатора, пусть даже для восстановления ее чести?
Смятение и угрызения совести, терзавшие юношу, достигли пределов неразрешимого отчаяния, когда Сюзетта открыла свои большие, влажно поблескивающие глаза и с улыбкой неописуемого блаженства посмотрела на него.
– Ну, мой любимый, я тебя сделала счастливым? – непринужденно спросила она. Эрнста внезапно поразила мысль, насколько же беспечным было поведение самой Сюзетты в данной ситуации. Он невольно опустил глаза перед ее счастливым, сияющим взором.
– Сюзетта, как вы могли довериться мне? – неуверенно пробормотал он. – Я поступил в отношении вас как подлец, и все, что я могу предложить вашему отцу в порядке искупления, это моя несчастная жизнь.
Глаза молоденькой девушки округлились от удивления и неверия.
– Милый, о чем ты говоришь? Мы будем так счастливы вместе! – Она сладко потянулась на его глазах, и ее груди заколыхались от сладострастного вздоха. – О, Эрнст, ангел мой, как я желала всего этого, и вот, наконец-то добилась! – бормотала она, нежно прижимаясь к его груди.
Он грубо уклонился от нее.
– Сюзетта, прошу тебя возвращайся домой. То, что произошло, весьма скверно. Поверь мне, я ничуть не сожалею о том блаженстве, которое на миг заставило меня позабыть обо всем на свете. Но мне до глубины души больно, что за твой драгоценный подарок, столь щедро и бескорыстно преподнесенный мне, я не могу абсолютно ничем заплатить. Ты получила представление о всей плачевности моей ситуации и знаешь, что я никогда не осмелюсь даже надеяться на наше совместное счастье.
Глаза Сюзетты сузились.
– Ты говоришь ерунду, сердечко мое! Я ни капельки не сомневаюсь, что ты принесешь мне счастье. Разве ты чудовище и способен бросить на произвол судьбы девушку, отдавшую тебе все? – прибавила она с хорошо сыгранным возмущением.
Истинно женским чутьем она разобрала, что является источником дурного настроения Эрнста и попыталась сыграть на струнах мужской чести.
Эрнст смотрел на нее с мукой на лице.
– Любимая моя Сюзетта, – сказал он со вздохом, – я самый жалкий человек на свете. Моя честь требует отказать тебе в том единственном, что ты по праву требуешь от меня, и она же не позволяет отказываться.
Он смолк, смущенный ее гневным взором.
– Честь, честь! – прервала его Сюзетта. – Неужели у тебя в голове и в самом деле нет ничего, кроме этой смехотворной чести? Нежели ты готов принести наше счастье в жертву какой-то химере? Это весьма сомнительная честь, если она не позволяет тебе возместить мне то, что я так слепо доверила тебе! – с упреком воскликнула она. Эрнст, который не мог остаться глухим к подобным доводам, нежно привлек ее к своей груди.
– Ты не понимаешь, чего ты требуешь, – со вздохом бормотал он ей на ухо. – Я, моя милая, совсем бедный человек, а тебе написано на роду выйти замуж за одного из богатейших людей Сан-Доминго.
Она засмеялась.
– Кто тебе сказал, что мне это нужно? И потом, ты просто не понимаешь, что ты говоришь. Па уверен, что из тебя выйдет великолепный плантатор, а Буамуатье станет очень скоро прекраснейшей плантацией в округе. О, Эрнст, если ты меня просто любишь, то все остальное не имеет никакого значения, – прошептала она ему.
Его лицо осталось мрачным.
– Буамуатье – не моя собственность, – с горечью сказал он. – Мне не принадлежит ни пяди этой земли.
