все постепенно разбрелись в разные стороны. Заботами аббата маркиз не заметил, как остался один на один с мадемуазель де Рокфей, в то время как Теодор сделал своей спутницей Эфразию. Но все было подстроено так ловко, что
обе пары должны были непременно встретиться в конце аллеи.
— Мне кажется, — обратился Теодор к невестке, — что во время прогулки каждый выбрал себе в спутники того, кто пришелся ему по душе.
— О чем вы говорите? — спросила Эфразия.
— О том, что пока благоразумная г-жа де Рокфей ведет душеспасительные беседы с отцом Эусебом, ее дочь гуляет с вашим супругом. Впрочем, мне не на что жаловаться: разве мог бы я найти спутницу более прекрасную, нежели моя любезная невестка?
— По-моему, пары подобрались превосходно, и я не понимаю, отчего вы говорите об этом шепотом.
— О прекраснейшая и достойнейшая из женщин, — воскликнул аббат, — каким счастливым характером наделило вас небо! Недаром говорят: тот, кто не способен причинить зла ближнему своему, сам никогда не станет жертвой зла. И тем не менее зло не только существует, но и творится повсеместно, ибо в повелениях Всевышнего сказано, что явится нечестивый и вселит нечестие в сердца людские. Так вот, нечестие под названием «неверность» сегодня овладело вашим супругом; так что поверьте мне: совсем не по воле случая он пребывает сейчас наедине с Амбруазиной. А если вы хотите, чтобы я оказал вам услугу, убедил вас в печальной своей правоте, поклянитесь мне хранить слова мои в глубочайшей тайне, или я оставлю вас страдать и терзаться ужасными подозрениями, ибо хуже незнания может быть только неуверенность.
— Ах, брат мой, — воскликнула Эфразия, — какое грозное оружие вы избрали, чтобы терзать
мне сердце! Разве вы не знаете, сколь оно чувствительно? Разве вам неизвестно, как дорог мне Альфонс? И что я, без сомнения, предпочту тысячу раз потерять жизнь, нежели один раз утратить его сердце?
— Дорогая и любезная сестра, именно потому, что все это мне прекрасно известно, я не хочу, чтобы вы по-прежнему оставались слепы. Ваш супруг обожает Амбруазину, он никогда не питал к вам таких пылких чувств, какие он питает к этой юной особе. И я опасаюсь, как бы эти чувства не завели его дальше, чем можно было бы предположить, а потому вам без промедления следует проявить инициативу...
При этих словах силы покинули несчастную маркизу, глаза ее закрылись, и она рухнула к подножию дерева.
— Вот этого я добивался, — злобно произнес Теодор, отправляясь на поиски Вильфранша.
Граф ожидал за ближайшим поворотом.
— Маркиза в обмороке, — сказал ему Теодор, — она лежит возле дерева. Воспользуйся обстоятельствами и позаботься о ней; теперь, если ты пожелаешь, она твоя.
И, удостоверившись, что Вильфранш помчался туда, куда ему было указано, Теодор поспешил в боковую аллею, где его брат прогуливался с Амбруазиной.
— Брат, — обратился он к Альфонсу, — думаю, нам надо поспешить к твоей жене: до меня донеслись какие-то крики. Не знаю, кто сейчас сопровождает маркизу, но в криках этих явственно звучал призыв о помощи, поэтому мне кажется, нам всем вместе следует немедленно бежать в ту сторону.
— О небо! Что ты говоришь?! — воскликнул маркиз. — Я был уверен, что жена моя с тобой!
— Я был с ней, но затем мы расстались; вернувшись к ней через несколько минут, я увидел, что она лежит у подножия дуба в глубоком обмороке. Заметив неподалеку Вильфранша, я подозвал его и попросил оказать ей помощь, а сам отправился предупредить вас...
Без лишних разговоров все устремляются за Теодором, и тот ведет спутников своих прямо к месту, где он оставил Эфразию. Они добираются до цели и видят пребывающую без сознания маркизу в объятиях Вильфранша.
— Поспешите, Альфонс! — восклицает граф! — Я не знаю, что стало причиною обморока вашей жены, но все мои старания привести ее в чувство успеха не имели.
Амбруазина расшнуровывает корсет маркизы, трет ей виски, дает понюхать соль. Эфразия открывает глаза, тревожно озирается по сторонам и, заметив, как муж ее хлопочет вокруг нее вместе с той, кого она считает своей соперницей, дает волю слезам, потоком хлынувшим из ее прекрасных глаз.
— Что с тобой, дорогая? — спрашивает Альфонс, покрывая лицо ее поцелуями. — Откуда эти страхи и печали?
— Не тревожься, друг мой, не волнуйся, — отвечает Эфразия, с трудом поднимаясь на ноги. — Вернемся в замок: короткий отдых, без сомнения, пойдет мне на пользу.
Желая скрыть недомогание, Эфразия предусмотрительно попросила спутников своих не рассказывать о происшествии отцу Эусебу, который вместе с г-жой де Рокфей как раз подходил
к ним. Осушив слезы, она приняла участие в общей беседе.
— Мы только что вышли из лабиринта, — сообщила г-жа де Рокфей. — Я много слышала о нем, но побывала в нем впервые.
— Скитания по лабиринту весьма поучительны, — произнес отец Эусеб, — ибо дает пищу и зрению, и душе. О, какие возвышенные мысли о вечном посетили нас во время этой прогулки!
— Воистину, такие мысли несут нам утешение, — изменившимся голосом произнесла Эфразия, — ведь именно они сопровождают нас к той двери, за которой прекращаются все наши несчастья. Жизнь очень жестока, и в любую минуту мы можем потерять все, что нам в ней дорого, что побуждает нас любить ее самое.
— Откуда у вас такие мрачные мысли? — тихо спросил Вильфранш Эфразию. — Ведь вам жизнь преподносит только розы и скрывает от вас свои шипы.
— Вчера я тоже так думала, — таинственным шепотом ответила маркиза, — но несколько часов назад я убедилась в обратном.
— Лишь бы часы эти не заставили вас усомниться в моей любви! — пылко восклицает граф.
Маркиза смотрит на него с величайшим изумлением и уверенным голосом произносит:
— Разве я со всей ясностью не дала вам понять, что подобного рода речи не доставляют мне удовольствия? Так отчего же вы их возобновляете?
— О чем может шептаться моя жена с Вильф-раншем? — спрашивает Альфонс у Теодора, стоящего неподалеку от собеседников. — С каких это пор у них завелись секреты?.
— Вряд ли речь идет о чем-нибудь важном, — небрежно ответил аббат. — Спросите у маркизы, одно ее слово вам все разъяснит. Уверен, когда завтра мы проснемся, дело будет улажено.
Вернувшись вечером к себе, аббат нашел на камине записку от Эфразии. Вот что в ней говорилось:
«Я ничего не стану рассказывать мужу до завтрашнего дня. Сегодня он все утро будет занят делами в Ганже, так что приходите завершить начатое вами дело и, если вы по-прежнему намерены всадить кинжал мне в сердце, разите без пощады».
Разумеется, аббат не собирался отказываться от свидания: он считал необходимым довести до конца задуманную им интригу и для этого намеревался использовать все, что могло бы принести свои плоды.
Прежде чем отправиться к маркизе, он решил серьезно продумать тактику своего поведения.
«Мне предоставляется прекрасная возможность сделать признание, — рассуждал он. — Однако поспешность может меня погубить. Она обо всем расскажет мужу; и вместо того, чтобы приблизиться к цели еще на шаг, я в один миг потеряю все. Следовательно, надо продолжать делать все, чтобы заставить ее изменить супругу с Вильфраншем. Так я избавлюсь от неудобного соперника и одновременно поссорю маркизу с мужем, который, узнав про измену, либо накажет супругу, либо бросит ее, но и в том и в другом случае она, несомненно, придет ко мне».
О, какая ужасная арифметика... Но что можно ожидать от столь испорченного человека, как Теодор?
— Дорогой аббат, — оставшись наедине с Теодором, первой начала разговор маркиза,— во время вчерашней прогулки меня поразили две вещи. Первая — это подозрения, которые вы пожелали посеять в моем сердце относительно невинной прогулки моего мужа в обществе мадемуазель де Рокфей. Вторая — это загадочные обстоятельства, в результате которых я, потеряв сознание буквально у вас на руках, очнулась
