такую минуту, я решил позвать на помощь; услышав неподалеку голоса, я побежал по направлению к ним и встретил тебя. И мы пошли вместе... А что было дальше, полагаю, ты и сам прекрасно помнишь...
— Разумеется, помню, но именно это меня и волнует, ибо в памяти моей отчетливо запечатлелось изумление жены, когда мы застали ее в объятиях Вильфранша. Но еще более ясно я помню изумление Вильфранша, когда он убедился, что пыл его, с коим он расточал заботы об Эф-разии, не остался мною незамеченным. Сердце у
меня чувствительное, его легко напугать и трудно успокоить: для этого требуются доказательства более убедительные, нежели те, что привели его в состояние волнения, а потому мне кажется, что вряд ли ты сумеешь успокоить меня.
— Твое спокойствие зависит от тебя самого, — ответил Теодор. — Гони прочь охватившие тебя страхи, и в твоей душе вновь воцарится покой; верни уважение супруге и другу, перестань подозревать его в желании омрачить твою жизнь. Впрочем, я готов помочь тебе и выяснить, как ведут себя те, кто пробудил в тебе ревность. И обещаю тебе, что, каковы бы ни были узы, связывающие меня с твоей женой, равно как и мои дружеские чувства к Вильфраншу, я буду беспристрастен.
— Но они могут обмануть тебя.
— Тогда поступим по-иному! Хочешь, я подскажу тебе верный способ испытать Эфразию?
— И что это за способ?
— Дай ей повод к ревности, наполни ее душу тем же самым ядом, который нынче разъедает тебя: если она оступилась, она будет рада видеть, что и ты тоже небезгрешен; в противоположном случае тревога ее необычайно возрастет, и ты сможешь убедиться, что по-прежнему являешься единственным предметом обожания ее.
— Но если она чиста, поступок мой оскорбит ее.
— Согласен. Но если она виновна, ты это
поймешь.
— Уж лучше терзаться подозрениями, нежели огорчить ее.
— Тогда оставайся со своими подозрениями.
— Но это ужасно! У меня никогда не хватит сил побороть их.
— Тогда внеси ясность и перестань дрожать.
— Кого я могу использовать, чтобы подвергнуть ее испытанию?
— Амбруазину.
— Друзей?.. У себя в доме? Что скажет ее почтенная матушка?!
— Я не прошу тебя заходить слишком далеко; и мать, и дочь, без сомнения, заслуживают всяческого уважения. Но чтобы осуществить мой план, ты можешь даже не посвящать в него Амбруазину, дабы не смущать ее скромность: речь идет о том, чтобы притвориться, не более... Будь к ней особенно внимателен, и не важно, что внимание твое не будет иметь никаких последствий.
— Так ты полагаешь, что в результате этой хитрости...
— Ты убедишься либо в невиновности, либо в виновности своей жены. Средство безотказное, можешь смело к нему прибегнуть.
— Я согласен, — ответил маркиз. — Но ты все равно не забудь свое обещание.
— Будь спокоен, я прослежу за графом и твоей женой и каждый день буду в мельчайших подробностях докладывать тебе об их поведении.
Быстро сообразив, что следует как можно скорее известить Вильфранша об отведенной ему роли, аббат отправился к графу.
— Маркиза не станет чинить препятствий,— сказал он,— и выслушает тебя, но ты должен быть предельно осторожен, так как это всего лишь уловка: она решила выслушать тебя только для того, чтобы возбудить ревность супруга, ибо она сама его ревнует. Уверив себя, что он предпочитает ей Амбруазину, Эфразия решила сделать вид, что увлечена тобой, надеясь таким образом вер-
нуть супруга в свои объятия. Что ж, можешь воспользоваться моментом: он вполне может стать для тебя счастливым. Сыграй роль, которую я тебе отвел, а заодно стань любовником маркизы; ибо если окажется, что чувства твои мимолетны, по крайней мере получишь удовольствие.
Вильфранш даже не пытался возражать. В его возрасте от подобных предложений не отказываются, тем более что сам он давно уже намеревался добиться благосклонности маркизы. Убедившись, что все роли распределены, аббат приступил к постановке мизансцен.
Явившись к Перре, он подробно расписал ему все свои ходы, а затем сказал:
— Друг мой, наконец-то мне удалось растормошить обитателей этого дома, так что есть основания полагать, что замысел мой увенчается успехом. Осталось лишь проявить ловкость и упорство.
— Но даже если план ваш удастся, — задумчиво произнес Перре, — не потерпим ли мы крушение в порту?
— Неужели ты думаешь, что я не сумею подчинить волю этой надменной женщины?
— А вы полагаете, что добродетель покинет ее?.. Несчастье лишь укрепляет возвышенные души, они черпают в нем новые силы. Вспомните, сколь велико число подвижниц добродетели, которых так и не смогли заставить свернуть на стезю порока.
— В романах, приятель, только в романах. Я знаю не одну сотню способов одержать победу и, если понадобится, употреблю их все.
— Осмелюсь заметить, есть способы, к которым даже вы, сударь, вряд ли осмелитесь прибегнуть.
— Разумеется, я сделаю все, чтобы завладеть и телом ее, и душой; а если я увижу, что могу обладать только одним из этих сокровищ, то гордость моя, возможно, этому воспротивится. Впрочем, не станем забегать вперед и будем действовать по обстоятельствам — я давно заметил, что небо помогает дерзким.
— Согласен, сударь, поговорка эта известна давно, однако справедливость ее не всегда очевидна. Скольких жертв может потребовать задуманное вами ужасное предприятие!
— Все они будут принесены в честь моей богини, а боги никогда не жалуются на избыток фимиама.
И заговорщики принялись обсуждать меры, необходимые для успеха их черного дела. Теодор подробно изложил указания Перре, и они расстались.
Обещания, данные маркизой аббату де Ганжу, повергли ее в смятение. Разумеется, у нее и в мыслях не было, что брат мужа может устроить ей ловушку. Но притворство, которого требовал от нее аббат, обещание испытать мужа при помощи лжи настолько не соответствовали ее характеру, что она просто не могла чувствовать себя спокойно, и тревога ее полностью отражалась у нее на лице. Она обещала молчать о заключенном ею соглашении; однако совесть ее, до сей поры ничем не запятнанная, не позволила ей сдержать слово.
В замке было два человека, достойных ее доверия. Первым была г-жа де Рокфей, но признание могло скомпрометировать ее дочь, и маркиза отказалась от мысли обратиться к ней. Вторым был отец Эусеб, ее наставник в делах совести и веры.
Этот почтенный прелат подходил во всех отношениях, однако и ему не следовало говорить все, ибо разоблачение поведения мадемуазель де Рокфей могло навредить и этой особе, и маркизу де Ганжу, особенно если окажется, что утверждения аббата далеки от истины. Обостренное чувство справедливости помогало Эфразии прекрасно ощущать все деликатные нюансы создавшегося положения, однако сердце ее было переполнено чувствами, и ей необходимо было разобраться в них.
Она попросила отца Эусеба прийти в замковую часовню, ибо ей хотелось, преклонив колени, совершить почтенное и святое таинство исповеди, примиряющее человека с Господом через благотворное воздействие посредника, коим является служитель Церкви, возвращающий покой душе грешника, нарушенный его заблуждениями. Великий и трогательный институт нашей святой религии не только предупреждает, но и смягчает последствия преступления, давая тому, кто сие преступление замыслил, возможность получить прощение, ибо тот, кто умер на кресте, принес себя в жертву во искупление всех людских грехов, а потому каждый может быть удостоен частички Его благодати.
Женщины чаще всего облачаются в роскошные одежды для соблазнения простых смертных, Эфразия же украсила себя, желая пойти помолиться Господу, ибо это Он в милости своей наделил ее красотой,
