преумноженной ее добродетелями, а именно чувством долга и справедливости. Г-жа де Ганж была прекрасна, как ангел у трона Всевышнего. Отмеченная божественной благодатью, она, подобно звезде, освещающей землю, притягивала к себе взоры, и каждый, кто видел
ее в ту минуту, без сомнения, понял, что ослепительной красотой своей, своими нежными прелестями она, несомненно, была обязана только Вседержителю.
Исполнив свой религиозный долг, г-жа де Ганж села рядом с отцом Эусебом.
— Отец мой, — начала она, — мне нужен ваш совет; речь идет о счастье всей моей жизни. Вам известно, насколько я привязана к супругу?
— Я это знаю, сударыня, и уважаю вашу привязанность; она побуждает мужчин почитать вас, а женщин брать с вас пример.
— Отец мой, я жду от вас не похвал, а прошу у вас совета, ибо знаю, что более достойного советчика мне не найти.
Маркиза говорила ясно и открыто, как свойственно только истинно чистым душам:
— Уверенная в любви мужа, я чувствовала себя спокойной и счастливой. Но сегодня мое спокойствие пытаются смутить, утверждая, что супруг мне изменяет. Слова эти подобны кинжалу, вонзившемуся в самое сердце, дабы уничтожить образ супруга, безраздельно в нем властвующий. Я не могу назвать вам имя того, кто оказал мне сию жестокую услугу, так как, если он прав, я окажусь неблагодарной, а если не прав, я его скомпрометирую. Поэтому благоразумие велит мне не называть его имени, тем более, по моему мнению, знать вам его действительно нет нужды. Зато я считаю своим долгом рассказать вам о тех средствах, какие он мне предлагает, чтобы вернуть мужа, ибо именно об этих средствах я хотела спросить вашего совета. Этот человек велит мне сделать вид, что я принимаю ухаживания другого человека, и при этом уверяет меня, что данное
средство является единственным, способным вернуть мне обожаемого супруга, ибо если супруг меня все еще любит, он упадет к моим ногам, доказав тем самым свою невиновность, а если он оттолкнет меня или станет колебаться, значит, он меня разлюбил. Его вина будет доказана, и я буду знать правду. Но вы же понимаете, отец мой, насколько тяжела такая игра для моего сердца! Как могу я притворяться, что люблю кого-то другого, а не моего Альфонса? Как смогу слушать речи, коим я привыкла внимать только из его уст? О нет! Нет! Это невозможно. Сжальтесь надо мной, святой отец, скажите, что мне делать?
— Начну с того, сударыня, — ответил священник, — что клевета, возводимая на вашего мужа, вызывает у меня отвращение, и я, разумеется, не могу с ней согласиться. Если и есть в мире человек, чье благонравие я могу засвидетельствовать без всяких колебаний, так это господин де Ганж. Не стану повторять адресованные ему хвалы, которых и без того немало в вашем сердце и которые по справедливости ему продолжают воздавать. Установив сию истину, я мог бы обойтись без продолжения, презрев советы того, кто дерзнул вам их дать, ибо я уверен, что набраться подобных советов можно было только в местах злачных, кои я безмерно презираю. Но все же я отвечу. Извольте, сударыня, запомнить, что никогда не дозволено делать вид, что совершаешь преступление, даже когда это требуется для раскрытия подлинного преступления или для предотвращения такового. Ведь следуя внушенному вам ложному принципу, вы рискуете нанести добродетели два оскорбления вместо одного, что недопустимо, а потому неприемлемо... Повторяю, вы обязаны
отвергнуть саму идею подобного обмана, в которой собеседник ваш, судя по всему, не видит ничего предосудительного. Ваш муж ни в чем не виновен, и вам не следует делать вид, что вы виновны, тем более что вы намерены это сделать исключительно для того, чтобы узнать, как же на самом деле обстоят дела. Если он виновен, ваша безнравственная уловка ни к чему не приведет, а если невиновен, она оскорбит его. Я не стану призывать вас не доверять тому, кто посоветовал вам прибегнуть к подобного рода мерам, — не в моих привычках подозревать людей в злом умысле. Тот, кто дал вам такую подсказку, скорее всего был искренне убежден в истинности своих слов. Но не следует создавать собственное мнение на основании слабостей других, равно как волноваться из-за призраков, которые наверняка являются плодом душевной доброты того, кто вас так напугал. Не меняйте вашего поведения, сударыня; удвойте вашу нежность к невиновному супругу, и пусть эта нежность станет единственным факелом, служащим вам для того, чтобы убеждаться в истине: когда ты творишь зло, тебе трудно спрятаться; и если бы ваш супруг был виновен, чего я совершенно не могу себе представить, ваше удвоенное внимание по отношению к нему охладит его, а не воспламенит еще более. Это единственное испытание, коему вы вправе его подвергнуть, и поверьте, сударыня, оно наверняка завершится успешно, скажу больше: вы успокоитесь и узнаете истину, не надевая на себя маску преступления.
— Ах, отец мой, — воскликнула прекрасная Эфразия, — вы проливаете бальзам на мои раны!
— Не мне вы обязаны этим утешением, сударыня, — ответил Эусеб, — вы заслужили его сво-
ими благочестивыми поступками, своей молитвой, кою сотворили, прежде чем открыться мне. Господь милосердный помог вам, ибо вы всегда исполняли Его святые заповеди, Господь избрал меня вернуть вашей душе спокойствие, даруемое вам за ваше благочестие. Так пусть же вера ваша постоянно поддерживает в вас ту божественную любовь, которая недавно была темой одной из моих проповедей! И помните, сударыня, что Господь милосерд, и когда перед ним закоренелый грешник, Он протягивает к нему свою грозную длань, дабы покарать его, но когда несчастный возносит к Нему свои молитвы, Он всегда протягивает ему руку помощи.
Следуя совету отца Эусеба, г-жа де Ганж решительно отказалась выполнять указания брата, равно как и подыгрывать графу де Вильфраншу, о чем и предупредила Теодора. Предупрежденный о ее утреннем свидании со священником, аббат ни на минуту не усомнился, кому он обязан изменением в настроении Эфразии. Однако возражать он не осмелился, а лишь проникновенно произнес, обращаясь к невестке:
— Что ж! Будущее покажет, прав я или ошибался! Но каким бы ни было это будущее, в любом случае прошу вас, сударыня, усматривать в моем плане только искреннее желание услужить вам.
Но Теодор понимал, что такой добродетельный человек, как отец Эусеб, станет для него постоянным камнем преткновения и в его присутствии аббату будет крайне трудно плести интриги, сетями которых он намеревался опутать самую почтенную женщину в мире. И вот, используя имевшиеся у него связи, аббат сумел очернить
этого святого человека в глазах его начальства. Отца Эусеба вызвали в Монпелье, откуда его немедленно отправили на границу с Италией, в глухую деревушку с нездоровым климатом, где почтенный священнослужитель, не выдержав суровых условий, вскоре отдал Богу свою чистую и праведную душу, ставшую причиной его преждевременной гибели.
Устранив препятствие в лице отца Эусеба, аббат решил, что пора наконец прибегнуть к более убедительным аргументам, дабы заставить невестку исполнить его прихоть. Для этого следовало поскорее предпринять те шаги, которые он придумал вместе с Перре; последствия этих шагов мы, полагаю, наверняка вскоре увидим.
Одновременно аббат внес некоторые изменения в роль Вильфранша, а также стал торопить маркиза начать испытание его супруги, которое он сам посоветовал ему устроить. Распределив роли во всех мизансценах задуманного им спектакля, он, чтобы не навлекать на себя подозрений, отошел в сторону и занял позицию стороннего наблюдателя.
Следуя мудрым советам духовного наставника, маркиза изо всех сил старалась вновь сблизиться с мужем; но удар был уже нанесен, а потому ревность, снедавшая Альфонса, и подозрения, от которых он никак не мог избавиться, не позволяли ему вступать с супругой в откровенные разговоры, в коих оба некогда находили истинную радость. И хотя маркиза по-прежнему искала поддержку в словах отца Эусеба, ей все чаще казалось, что почтенный священник мог заблуждаться и супруг ее просто ловко скрывает свое непостоянство. С отвращением вспоминая
способы, подсказанные ей аббатом, она, уповая на целительную силу слез, ощущала острое желание выплакаться в одиночестве.
— Что с вами, дорогая Эфразия?! — воскликнула г-жа де Рокфей, застав как-то раз свою юную подругу в слезах.
Стремясь выяснить причину печали маркизы, г-жа де Рокфей увела ее в парк, где они могли поговорить без помех.
Желая избежать неприятных последствий, г-жа де Ганж опасалась сказать лишнего, а потому рассказ ее был соткан из недоговоренностей; впрочем, не будучи в курсе плетущихся в замке интриг, г-жа
