напугали Эрнестину, что еще не дойдя до приемных покоев, она едва не лишилась чувств. Наконец она очутилась в просторном салоне, с видом на городскую площадь. Однако окна и ставни со стороны площади плотно затворены. Слабые солнечные лучи пробиваются лишь сквозь жалюзи едва приоткрытого заднего окошка. В комнате, куда входит Эрнестина, нет ни души. Несчастная едва переводит дух, но осознавая, что безопасность ее отныне зависит от ее самообладания, она, не теряя хладнокровия, спрашивает:
– Сударь, что означает это уединение, это пугающее безмолвие... эти тщательно запираемые двери, эти едва пропускающие свет окна? Столько предосторожностей вызывают у меня тревогу... Где Герман?
– Присядьте, Эрнестина, – говорит сенатор, усаживая ее между собой и Шольц... – успокойтесь и выслушайте меня. С той поры, как вы покинули Норрчёпинг, произошло немало событий. И тот, кому вы отдали свое сердце, к несчастью, оказался его недостоин.
– О Небо! Вы меня пугаете.
– Ваш Герман – негодяй, Эрнестина. Теперь остается выяснить, не принимали ли участие и вы в крупной краже, которую он учинил в доме госпожи Шольц. Вы тоже под подозрением.
Эрнестина гордо поднимается, движения ее уверенны.
– Вот и раскрылись ваши уловки, граф, – твердо произносит она. – Да, понимаю, как неосмотрительно поступила... Теперь все пропало... Я в руках злейших врагов... И мне не миновать нависшей надо мной беды...
И, упав на колени, с воздетыми к небу руками, восклицает:
– Всевышний! Ты – мой единственный заступник, не отдавай невинность на поругание злодейству и пороку!
– Эрнестина, – говорит госпожа Шольц, поднимая ее против воли и усаживая на прежнее место, – вам здесь надлежит не молиться Богу, а отвечать за содеянное. Сенатор пока вас не обвиняет. Ваш Герман украл у меня сто тысяч дукатов. Затем он намеревался похитить вас – но тут, к счастью, все стало известно. Герман арестован, однако деньги не найдены. Он же отрицает, что присвоил их. Все это позволяет предполагать, что деньги переданы вам. Тем временем, дело Германа принимает самый дурной оборот. Свидетельские показания не в его пользу. Многие жители Норрчёпинга видели, как ночью он выходил из моего дома, пряча под плащом мешки. Преступление окончательно доказано, и в настоящее время ваш любовник находится в руках правосудия.
– Герман виновен! Эрнестина под подозрением! И вы, сударь, поверили?.. Вы могли поверить в такое?
– Эрнестина, сейчас у нас нет времени ни для обсуждения этого дела, ни для долгих размышлений. Нам остается лишь, не теряя ни минуты, принять решительные меры. Мне не хотелось расстраивать вас понапрасну, и прежде чем действовать, я сначала ознакомился со всеми обстоятельствами дела. Мне стало ясно, что против вас – нет ничего, кроме подозрений. Поэтому я постарался уберечь вас от унизительного заключения. Я пошел на это лишь ради вас и ради вашего отца. Что же до Германа – тут ничего не поделаешь, он действительно виновен... хуже того, милая моя, содрогаюсь, произнося эти слова... он приговорен.
Эрнестина бледнеет:
– Герман приговорен... Он – сама невинность!.. О Небо праведное!
– Все еще можно поправить, Эрнестина, – живо продолжает сенатор, заключая ее в объятия, – все еще можно поправить, поверьте... не противьтесь больше сжигающему меня пламени, окажите мне немедля милости, коих я от вас добиваюсь, и я тотчас побегу к судьям... они там, Эрнестина, – Окстьерн указывает в сторону городской площади, – они собрались, чтобы завершить эту жестокую расправу... Я помчусь туда... принесу им сто тысяч дукатов, заявлю, что недоразумение произошло по моей вине. Госпожа Шольц также откажется от обвинений против Германа и удостоверит: в недавно произведенных счетах выявилось, что утерянная сумма учтена дважды. Словом, я спасу вашего возлюбленного... Я сделаю даже больше – сдержу данное вам обещание и через неделю вы станете его супругой... Произнесите «да», Эрнестина, не будем терять времени... подумайте, какой суммой я жертвую... в каком преступлении подозревают вас... в каком безвыходном положении Герман... и какое счастье вас ожидает в будущем, если вы утолите мои желания.
– Мне – дойти до такой низости! И ее ценой оплатить отмену наказания за злодейства, которые ни я, ни Герман никогда не совершали?!
– Эрнестина, вы в моей власти. То, чего вы так опасаетесь, произойдет и без вашей добровольной капитуляции. Милости, о которой я прошу, я могу добиться и без обещания вернуть вам возлюбленного. Как видите, я готов сделать для вас даже больше, чем это необходимо для выполнения моего условия... Время не ждет... через час будет уже поздно... через час Герман будет мертв, а вы все равно будете обесчещены... Подумайте: отказом своим вы погубите вашего любовника и не спасете вашего целомудрия. Принеся же в жертву целомудрие – ценность надуманную – вы подарите жизнь тому, кто для вас действительно бесценен... и более того, вскоре заполучите его в свои объятия... Верящая всему без разбора, лжедобродетельная девица, твои колебания преступны!.. Согласившись, ты теряешь иллюзорное благо... отказавшись – убиваешь человека, приносишь в жертву человека, которого ты почитаешь самым дорогим на свете... Решайся же, Эрнестина, решайся, даю тебе пять минут на размышление.
– Размышления мои уже закончены, сударь. Предотвращать одно преступление совершением другого – недопустимо. Я хорошо знаю своего возлюбленного и уверена – он не пожелает наслаждаться жизнью, купленной ценой утраты моей чести, и тем более не женится на мне после такого позора. Таким образом, мое осквернение не сделает Германа счастливым. Мне все равно не удастся спасти его – он точно не переживет этой грязи и клеветы. Позвольте мне уйти отсюда, сударь, не усугубляйте своих преступлений, думаю, на вашей совести их уже немало... Я взойду на эшафот вместе с моим возлюбленным, разделю его ужасную участь и погибну достойной любви Германа. Лучше умереть добродетельной, чем жить в бесчестии...
Граф приходит в ярость.
– Уйти от меня! – вскрикивает он в пылу любви и неистовой злобы. – Ускользнуть, не ублаготворив меня! О, не надейся, не льсти себя надеждами, упрямая недотрога... Да скорее земля расколется от грома небесного, чем я отпущу тебя, не утолив сжигающую меня страсть! – и он сжимает несчастную в своих объятиях...
Эрнестина пытается защищаться... напрасно... Окстьерн ужасен в своей одержимости...
– Минутку... одну минутку... – вмешивается Шольц, может, ее неуступчивость объясняется сомнениями в истинности ваших слов?
– Возможно, – отвечает сенатор. – Что ж, попробуем убедить ее...
Схватив Эрнестину за руку, он тащит ее к одному из окон, выходящих на городскую площадь и стремительно его распахивает.
– Полюбуйся, предательница! – говорит он ей. – Вот Герман, а вот его эшафот!
На площади на самом деле разворачивается кровавый спектакль. Обреченный Герман готовится проститься с жизнью, преклонив колена перед исповедником... Эрнестина узнает его... пытается кричать... устремляется навстречу... но разом слабеет... лишается чувств и безжизненно падает на пол.
Все благоприятствует осуществлению коварных замыслов Окстьерна... Он подхватывает несчастную Эрнестину и, пользуясь ее беспомощностью, совершает свое гнусное злодейство, в порыве ярости, он оскверняет эту достойную девушку, несправедливо забытую небесами и отданную ему на поругание. Эрнестина обесчещена, так и не прийдя в чувство. В тот же миг меч правосудия обрушивается на голову несчастного соперника Окстьерна. Германа больше нет.
После оказания помощи Эрнестина наконец открывает глаза. Первое произнесенное ею слово – Герман. Первое желание – вонзить себе в грудь кинжал... Она поднимается, устремляясь к роковому, еще приоткрытому окну – ее останавливают. Она спрашивает о возлюбленном своем, ей отвечают, что его больше нет, и что она одна – виновница его смерти... Она вздрагивает... в страхе оглядывается по сторонам... с губ срываются бессвязные слова, прерываемые глухими рыданиями... Слез нет – они застыли в глубине ее сердца и не могут вырваться наружу. Только теперь она обнаруживает, что стала добычей Окстьерна... Взгляд ее полон ненависти.
– Значит это ты, негодяй, ты похитил и честь мою, и моего возлюбленного?
– Все еще можно уладить, Эрнестина, – отвечает граф.
