В доме Лиллестрома Клаузена представили другому американцу, который вскоре ушел. «В течение последующих десяти дней я был занят установкой радиопередатчика[9]. Я сделал все так, чтобы Гломберг-Отт мог сразу начать отправлять в Москву сообщения, касающиеся китайской армии».
Вернувшись в Шанхай, чтобы продолжить работу в качестве связного группы, Клаузен переехал из дома Мишина в меблированные комнаты с пансионом. Среди обитателей этого дома была и Анна Валлениус, 31- летняя вдова. В Шанхай миссис Валлениус прибыла со своим ныне покойным мужем как беженка из Советов, и хотя она и приходилась невесткой генералу Мартти Валлениусу из генштаба финской армии, денег у нее было совсем немного. После смерти мужа она поначалу зарабатывала на жизнь в качестве белошвейки, а затем устроилась медсестрой в Шанхайскую инфекционную больницу. Обращение, которому она подверглась, находясь в руках большевиков, и ее нынешние стесненные обстоятельства сделали ее непримиримым врагом коммунизма.
Но, по иронии судьбы, Анна Валлениус влюбилась в Клаузена. Он, судя по всему, хороший автомеханик, неплохо зарабатывающий… И Клаузен, хотя и не был полным идиотом, но ответил на ее чувство. И хотя ее политические взгляды были прямо противоположны его убеждениям, как и убеждениям всего шпионского аппарата, Клаузен жил с ней и в конце концов женился на ней, не поддаваясь давлению своих московских начальников, требовавших, чтобы он разошелся с Анной. В показаниях, данных в японской полиции, он говорил о жене пренебрежительно, да и она говорила о муже достаточно зло и враждебно. Но Анна никогда не предавала его. Она отправлялась вместо мужа на несколько опасных заданий и свою ненависть к коммунизму выразила одним, но очень важным, способом: у Макса и Анны не было детей – Анна категорически заявила мужу, что никогда не принесет в мир ребенка от советского агента[10].
В январе 1930 года «Джим» передал Клаузена недавно приехавшему Рихарду Зорге. За процедурой, которая последовала, как всегда скрытный и молчаливый «Джим», царь и бог подполья, просто сказал Клаузену: «Твой друг остановился в Анкор-отеле и хотел бы тебя видеть. Ему удобно встретиться около 10». Этим другом был Джозеф Вейнгард, которого Клаузен знал еще в Германии. А через неделю Вейнгард привел Клаузена в другой отель, чтобы «встретиться с человеком, который хочет видеть тебя». Человеком этим был Рихард Зорге. В шпионской карьере Клаузена наступил звездный час. В течение года Зорге стоял во главе всех операций в Шанхае, а Клаузен был шефом радиоподразделения.
ГЛАВА 6
ЗОРГЕ ЗА РАБОТОЙ
Гигантская волна забастовок в Китае уже пошла на убыль, когда Рихард Зорге прибыл в Шанхай, чтобы приступить к выполнению своего задания. Кули, работавшие во французской концессии и международных сеттльментах, похожие на взбесившуюся, сокрушающую все на своем пути машину в попытке сбросить груз белого человека со своих спин, были приведены в чувство китайскими промышленниками, уже почувствовавшими издержки беззакония на своих кошельках. Поначалу эти туземные индустриализаторы поощряли забастовку, предвидя удешевление стоимости рабочей силы, если «белый» бизнес будет изгнан из Шанхая. Но это соединение алчности и «патриотизма» на деле оказалось самоубийственным, и китайцы наконец заставили кули вернуться к работе. Шанхай успокоился до уровня своего обычного бурления.
Прибыв в город сразу вслед за вспышкой гражданской ярости и насилия, Зорге вскоре должен был оставить его. Измученный город вновь был охвачен военным насилием. Однако шанхайский инцидент, предвестник тотальной японской войны в Китае, сделал миссию Зорге вдвое более важной для его хозяев в Москве, что в конечном итоге и привело его в Токио – к успеху и тюрьме Сугамо.
В своей суховатой, немногословной немецкой манере Зорге описывает новую работу под заголовком «Шпионская деятельность журналистов в Китае между январем 1930 и декабрем 1932 гг. А. Организация китайской группы».
«Я приехал в Китай с двумя сотрудниками-иностранцами[11], которые передавал и мне приказы и распоряжения, полученные от 4-го Управления Красной армии. Единственным человеком в Китае, на которого, как я знал, могу положиться, была Агнес Смедли. О ней я впервые услышал еще в Европе. Я настоятельно просил ее о помощи в организации моей группы в Китае и особенно в подборе сотрудников-китайцев. Я старался как можно чаще встречаться с ее молодыми друзьями-китайцами, предпринимая специальные попытки поближе познакомиться с теми, кто добровольно хотел бы сотрудничать со мной и работать на иностранцев из-за своих левых убеждений».
Через Агнес Смедли Зорге мог также вербовать белых и японцев. Она же служила и своего рода связным для контактов с теми людьми, с которыми Зорге не мог или не считал для себя возможным встречаться лично.
Миссия Зорге изначально базировалась на уверенности, что «события на Дальнем Востоке неизбежно приведут к серьезным последствиям в великих европейских державах и в Соединенных Штатах, и могут привести к кардинальному изменению существующего баланса сил». В 1945 году Дж. Пауэлл и Д. Истмен сформулировали это более кратко, заявив, что «судьбы мира поставлены на карту в Китае». В 1951 году генерал Макартур рискнул карьерой и репутацией, чтобы сделать этот факт предельно ясным для упрямого, одержимого политикой и «красным» влиянием Госдепартамента времен Трумэна – Ачесона. Что касается Зорге, то еще в 1930 году он осознал важность Дальнего Востока – и получил полное одобрение Москвы. И Зорге оказался прав – он был реалист. А Госдепартамент был неправ – он замечтался.
И в то время как американские дипломаты в Китае приступали к сочинению длинных и энергичных апологий в защиту «аграрных реформ» и «так называемых коммунистов», у Зорге уже был ясный и определенный мандат на то, чтобы «добывать, узнавать и проникать». Обязанности его были четко сформулированы:
«Среди основных вопросов, ответы на которые мы пытались найти с помощью нашей шпионской деятельности, – писал он, – были, например, следующие: какие слои народа поддерживали нанкинское правительство? Какова истинная природа изменений, происшедших в социальной базе правительства? Отношение интеллектуалов было различным, но с расширением правительственных бюрократических структур некоторые из интеллектуалов становились правительственными чиновниками».
Его обширные отчеты, представленные с конца 1930 и до середины 1932 годов, служили основой для осторожного обхаживания этих классов, особенно правительственной интеллигенции. В конце концов, эти самые люди, неуклонно поднимавшиеся во все более и более высокие эшелоны власти в Гоминдане, и внесли бесценный вклад как в падение националистического правительства Китая, так и в убеждение наивных американцев в том, что именно они, интеллектуалы, и есть самая беспристрастная и «демократическая» оппозиция ужасному тирану, каковым является в глазах общественного мнения Чан Кайши. И когда китайские коммунисты взяли верх, все эти давнишние ниспровергатели тирании гуртом перешли на сторону «красных».
С изгнанием Бородина, Блюхера и других советников китайской национальной армии, Советский Союз утратил главный источник поступления военной информации. И потому эта область деятельности также
