Японская политика в отношении Китая также весьма интересовала Россию, особенно после военного вторжения Японии на материк, когда угроза миру во всем мире серьезно возросла. В некотором смысле китайский вопрос был лишь следствием интереса Советского Союза к Японии как к vis-a-vis Германии, Англии и Соединенных Штатов. Куда более важным для Москвы было знать о роли японской военщины в определении курса японской внешней политики. После 1931 года русские ясно осознали растущее влияние армии в Токио. Они поняли, что истинным желанием армии было схватиться с господствующей державой в Азии – а именно с Советским Союзом. И когда японские ВМС начали упрочивать свои позиции в правящей верхушке – что являлось прямым результатом японской потребности в нефти, резине и металлах, – Зорге занялся изучением мыслей и желаний морского командования. Это были те самые ВМС, которые в конце концов и взяли верх в Токио, в результате чего Япония двинула свои силы на юг, к европейским колониям и тихоокеанским рубежам Америки.
Проблема наращивания мощностей в японской тяжелой индустрии, как показателя роста военного потенциала страны, также привлекала внимание Зорге. В частности, русским хотелось бы знать, насколько и как именно маньчжурское марионеточное государство Манчжоу-Го вписалось в более крупную японскую индустриальную картину. Но изучение вопросов экспансии на материк было затруднительно для Зорге, поскольку сфера его деятельности была ограничена японской территорией.
В организации Зорге была выработана целая система мер обеспечения безопасности. Согласно донесениям разведки США она состояла из программы в 10 пунктов: (1) все члены организации должны иметь в качестве прикрытия какое-нибудь обычное занятие; (2) члены группы не должны иметь никаких дел ни с японскими коммунистами, ни с сочувствующими им; (3) при каждом радиосеансе связи шифровой код станции должен меняться; (4) радиопередатчик должен храниться в разобранном виде, упакованным в чемодан, и переноситься в другое место после каждого сеанса связи; (5) сообщения должны посылаться из разных мест, никогда из одного дома в течение долгого периода; (6) связь с «московскими людьми»[15] должна поддерживаться в обстановке высшей секретности, без упоминания каких-либо имен с обеих сторон; (7) каждый член организации должен иметь псевдоним. Настоящие имена никогда не должны были упоминаться по радио или в радиобеседах[16]; (8) названия мест должны быть изменены в шифре, так, «Висбаден» применялся для обозначения Владивостока, а «Мюнхен» – для Москвы; (9) все документы должны немедленно уничтожаться сразу после того, как они были использованы; (10) ни один русский, ни при каких обстоятельствах не может быть принят в члены группы.
Вдобавок к этому Одзаки разработал и свое собственное руководство относительно того, как должен действовать хорошо замаскированный шпион.
«Никогда не производи впечатление человека, страстно желающего получить какую-либо информацию. Тот, кто занят важными делами, откажется беседовать с тобой, если заподозрит, что твой мотив – сбор информации. А если ты производишь впечатление человека, знающего больше, чем твой предполагаемый информатор, он даст тебе ее с улыбкой. Неформальные вечеринки – превосходное место для сбора новостей. И очень удобно быть специалистом в какой-либо области. Что касается меня, я был специалистом по китайским вопросам и ко мне часто обращались люди из разных кругов… Жизненно необходимы связи с влиятельными организациями… Более всего вы должны вызывать доверие к себе со стороны тех, кого используете в качестве информаторов, с тем, чтобы выкачивать из них необходимые сведения, не рискуя показаться неестественным… Ты не сможешь быть хорошим разведчиком, если сам не являешься хорошим источником информации. А этого можно достичь лишь в ходе непрерывного образования и приобретения богатого опыта».
Все эти правила в равной степени относились как к Одзаки, так и к самому Зорге. Для немца Зорге первые годы в Японии были годами поворота к этому самому «непрерывному образованию», когда он становился «специалистом в какой-то области». В те годы он поставил перед собой задачу стать хорошо информированным оксиденталистом, специалистом по японской политике и истории. Он был в состоянии «получать массу информации от людей, приходивших задать мне вопрос» – а именно от служащих германского посольства в Токио, относившихся к нему с полным доверием.
Более того, с персоналом германского посольства он продолжал поддерживать столь же близкие отношения, как и в первые годы своей шпионской деятельности. Его партбилета члена нацистской партии оказалось вполне достаточно, чтобы он стал вхож к германскому послу Герберту фон Дирксену. А это в свою очередь привело к близкой дружбе с полковником Эйгеном Оттом, помощником военного атташе, выросшего к тому времени, когда в Европе разразилась война, до уровня сотрудника дипломатического ранга. («Близкая» – это, вероятно, не совсем верное определение, ибо дружба с Оттом не помешала Зорге завести интригу с его женой.) Военный атташе, военно-морской атташе и шеф гестапо полковник Д. Мейзингер – все привыкли доверять Зорге и пользоваться его феноменальным знанием Японии. Лишь военно-морской атташе держался слегка отчужденно – но не по идеологическим причинам. Скорее, он просто был ревнивым мужем.
В течение всего периода обучения, черновой работы и «вживания» в страну, Зорге параллельно проверял свою систему связей и неторопливо вербовал новых членов. Связь – всегда самая деликатная и жизненно важная проблема любого шпионского аппарата, и в этом отношении организация Зорге была безнадежно слаба. «Бернгардт», радист, совершенно не годился для работы в Японии, и в 1935 году Зорге решает вернуться в Москву, чтобы наладить этот аспект деятельности своей группы, получить новые инструкции и прикоснуться к родной почве. А потому летом того же года он объявляет своим друзьям из германского посольства, что ему необходимо срочно возобновить контракт с «Франкфуртер цайтунг» и что он может сделать это только лично. Используя постоянный немецкий паспорт, Зорге добрался до Нью-Йорка, где другой советский агент позвонил ему в номер отеля и при встрече передал второй паспорт – уже с московской визой.
В 4-м Управлении был другой шеф – генерал Урицкий, давний друг Ленина, Сталина и Ворошилова. Зорге представил ему подробный отчет, который он подготовил, ответил на дотошные вопросы Урицкого и изложил свою просьбу дать ему нового радиста. Урицкий остался доволен работой Зорге и с пониманием отнесся к его просьбе. А потому, когда Зорге попросил для себя Макса Клаузена, своего старого шанхайского радиста, просьба была немедленно удовлетворена. Последовала встреча двух старых друзей, и Зорге остался весьма доволен тем, что отныне его главная проблема решена.
Для Клаузена же назначение в Токио оказалось спасением. Его вызвали в Москву из Шанхая в августе 1933 года. До советской столицы он добирался через Мукден, Харбин и Сибирь.
Несмотря на категорические инструкции 4-го Управления, он настоял, чтобы привезти с собой и свою гражданскую жену, Анну Валлениус. Она согласилась сопровождать его лишь потому, что ошибочно полагала, что ей будет позволено уехать в Германию. Но в их первый же вечер в Москве НКВД показало, как оно к ним относится: их паспорта и вещи неожиданно исчезли.
Очень недолго пребывал Клаузен в милости у 4-го Управления, щеголяя по городу в форме офицера Красной армии. После краткого шестинедельного отдыха он получил назначение в радиошколу предварительной подготовки. И тут на него обрушился удар: чистка коснулась и его. Клаузена выгнали из школы в качестве «наказания за низкую эффективность его работы в Китае» и сослали в небольшой городок на берегу Волги, где в течение двух лет он чинил обувь, пахал землю и принимал покаяние, посещая партийно-пропагандистские занятия. И вот теперь, согласно просьбе Зорге, Клаузен был вызван в Москву