Шекспира, и в классической латыни, а к – у-, специально введенному в латынь, чтобы передавать греческие звуки, аналогичные греческой букве эпсилон, «?». Однако именно так готическим шрифтом имя De Uere написано на фамильном гербе Оксфорда. Впрочем, как и в слове SEUERALL на странице с оглавлением, где оставлен намек на имя истинного автора.
Александр взволнованно походил по комнате. Потом остановился у стола и допил уже остывший кофе. Итак, открытие сделано. Для этого потребовалось: увидеть анаграмму на листе с оглавлением SEUERALL = E.UER’S ALL; усомниться, что на последней странице была сделана простая опечатка; найти специальную таблицу, с помощью которой буквы можно перевести в xbckf; применить этот код к псевдониму и признать, что Edward De Vere = Shakespeare. И это были только ключевые факты исследования в двести пятьдесят страниц, где доказательства были математически точными.
Правда, теперь, когда пропал Олег, было не очень понятно, кому предъявлять это исследование- доказательство. Хотя как кому? Выход только один, решил он и стал собираться.
24 июня 1604
Выход только один, решил Уильям, выходя из прохладных комнат на жаркую улицу. Он и сам не понимал, что будет делать дальше, как попасть в тот дом, а если и удастся попасть, то что он скажет владельцу? Но сидеть сложа руки он больше не мог. Невыносима была не только ревность. Нет, он должен предъявить графу счет за всю свою жизнь: жизнь под маской, жизнь в постоянных страданиях и подозрениях. И граф как миленький выложит ему кругленькую сумму, не будь он Уилл Шакспер! А потом можно ехать в Стратфорд, чтобы навсегда забыть об этом кошмаре. А с Анной он дома разберется! А может, она уже и уехала? Просто съездила на спектакль, пусть и с графом, ведь они были когда-то дружны… Нет, она наверняка уже давно уехала обратно в Стратфорд. Чего ей делать в доме графа?
Но Анна не уехала. Эдуард де Вер, семнадцатый граф Оксфорд, и Анна Хэтуэй-Шакспер впервые за долгие годы снова были наедине. Сразу после спектакля они закрылись в доме на Блэкфрайерс.
– Эдуард, о чем ты говоришь? Кому я нужна, кто меня берет в расчет? Да мой муж в твоей жизни значит больше, чем я!
Уильям Шакспер, законный муж Анны, расположился прямо под окном, достаточно высоко отстоящим от земли, и подслушивал разговор, который уже совсем было его успокоил. Увидеть происходившее в комнате он не мог – роста не хватало.
– Тогда для чего ты приехала, Анна?
– Потому что ты позвал. Ты знаешь, что я живу только тобой и для тебя. Неужели ты до сих пор не понял, что у меня важнее тебя в жизни никого нет… даже дети… – Анна горестно замолчала. – И уж тем более муж…
Уиллу кровь бросилась в голову, он сжал зубы, но продолжал слушать.
– И ты можешь говорить, что он для меня значит больше, чем ты?
– Конечно. Он же твоя… маска. На твоих книгах стоит его имя… на которое ты променял меня. И теперь… И теперь я, даже когда сплю с ним, думаю о тебе…
Уильям до крови прикусил губу. В глазах потемнело от боли, но это не помешало ему слушать.
– Ты жестока, Анна. Ведь это всё ради тебя. Все мои стихи для тебя.
– Только этого никто, кроме нас, и не знает.
– И про него никто не знает… почти никто. Только то, что он вывеска, псевдоним, живая маска.
– А ради кого это всё, не знает никто… И никогда не узнает! Про то, что он маска, рано или поздно догадаются. Узнают, кто есть кто. А вот кто я тебе, едва ли!
Шакспер вспомнил, что ему совсем недавно показывали книгу, где под одной из поэм – как там ее, «Феникс и Голубь», кажется, – снова стояло его имя. Его имя! И вот его жена с этим графом воркуют, как феникс и голубка! Насмешка, да и только – вот чем стало его имя…
Они говорили всё тише, поэтому Уиллу приходилось напрягать слух изо всех сил.
– Анна, прости меня, я и тебе сломал жизнь. И теперь уже вряд ли смогу что-то исправить…
– Эдуард, перестань, пожалуйста, – совсем тихо ответила она, так тихо, что Уилл скорее догадался, чем услышал ее слова. Но вот ее легкие шаги он услышал отчетливо. – Боже, как ты постарел! Мой любимый…
«Неужели, – думал Шакспер, – неужели?!» Но звуков никаких не раздавалось, и сердце Уилла снова забилось спокойнее.
– Какой ты всё-таки красивый! Этот возраст так идет тебе, Эдуард. Как и любой другой… Хотя что это за возраст? Всего пятьдесят четыре. Ты строен, моложав, седина тебе так к лицу… Куда ты смотришь?
Эдуард пристально смотрел в окно.
– У тебя во взгляде что-то такое… Боже, не смотри так! Мне страшно.
– Анна, я хочу тебя попросить… Запомни число девятьсот девяносто три. Я зашифровал в нем свое имя. Когда-нибудь после моей смерти ты расскажешь людям правду обо мне…
Анна укоризненно на него посмотрела.
– Какой ты все-таки эгоист! Я говорю ему, что люблю, а он… а ты… Ты – это ты или он? Мы так редко были вместе, что я привыкла говорить о тебе в третьем лице: как там он? хорошо ли ему?
Новая пауза была полна вздохов, робкого шуршания, звуков поцелуев… Уилл зажал уши руками, привалился спиной к стене и начал считать. Он досчитал до девятисот девяноста трех, а потом сбился со счета. «Почему девятьсот девяносто три?» – вдруг подумал он.
– Мой милый, скажи, что ты меня любишь.
– Я люблю тебя, Анна… Карета уже у подъезда. Прощай.
– Когда ты приедешь ко мне?
– Скоро. Скоро я буду только твой.
– Эдуард, ты сам не веришь своим словам.
– Анна, запомни, о чем я тебя попросил! Я верю только тебе.
– Прощай.
Граф в задумчивости подошел к окну. Немного постоял, не шевелясь. Окно вдруг резко распахнулось, и Шакспер услышал прямо над своей головой:
– Стоишь? – Уильям окаменел. – Ладно, рогоносец, заходи. Мне было неприятно, что ты там стоял за окном и слушал, но я не хотел расстраивать Анну.
Последние слова Уилл едва разобрал. Он пошел вокруг дома на ощупь, как слепой шаря рукой по стене. Один угол, другой. Вот, кажется, входная дверь. Открылась. Он постоял немного, приходя в себя, отворил дверь и вслед за графом, молча, прошел в дом, в ту самую комнату.
– Почему ты молчишь, Уилл? Я жду от тебя упреков. Скажи, что я лишил тебя… самого себя. Ведь именно это ты хотел сказать? Вот видишь, я даже думаю за тебя. Да. Лишил тебя самого себя… Хотя, честно говоря, не велика потеря. Помнишь наш уговор: «Ты – мой, она – твоя». Разве что-то не так?
– Не так! – почти крикнул Шакспер. – Теперь я знаю наверняка, что она – твоя, а значит, я не твой. Значит, нет больше никакого уговора!
– Ты, увы, мой… Я и сам этому уже не рад. Но теперь ты автор моих произведений, ты мой псевдоним, ты моя живая маска, как ни странно это звучит. Что у тебя осталось своего? Да тебя-то и самого нет…
– Моя жена… – Шакспер осекся. – Мои дети… – Он схватился за спасительную мысль, но граф посмотрел на него с такой язвительной улыбкой, что в глазах у него снова потемнело. – Запятнанное имя – вот и всё, что от меня осталось?
Уилл как будто снова провалился в глухую пустоту. Граф что-то продолжал говорить, теперь уже с доброй, явно сочувственной улыбкой, но Шакспер не слышал его слов. Он как сомнамбула молча подошел к де Веру, а тот все говорил и говорил, не обращая на Уильяма никакого внимания. Уилл схватил его за горло двумя руками и сдавил изо всех сил. Граф удивленно на него посмотрел, но даже не попытался сопротивляться. Шакспер больше не чувствовал ни напряжения, ни страха, ни ненависти, ни ревности. Он по-прежнему сжимал руками шею графа, и ему казалось, что он стал с ним единым целым.
18 апреля 2011
– Мне казалось, что мы нашли общий язык, но, похоже, моя страноведческая лекция не возымела действия, и ты всё-таки хочешь на собственном опыте убедиться в привлекательности местных тюрем.
