самого сводчатого потолка. В одном углу кабинета громоздилось всякое астрономическое оборудование — звездные схемы и модели планетных систем. Вдоль другой стены выстроились приборы, напоминающие настенные часы с кукушкой.
— Какие к тебе поступают показания? — спросил один Кармин у другого.
— Все почти нормализовалось.
— Что ж, нашей проблемы это не решает.
Другой Кармин хмыкнул в знак согласия.
— А в чем в действительности наша проблема?
— Это исключительно онтологический вопрос.
— То есть?
— Кто реальный, а кто — нет.
— Пускай реальность сама о себе позаботится.
— Пускай, но я, например, не могу рассматривать самого себя как продукт какого-то каприза суперсреды.
— Я тоже. И существование бесконечного количества замков у меня в голове не вмещается.
— Почему бы и нет? — вмешался еще один Кармин. — Любое квантовое толкование вещей это допускает.
— Да. Насколько я знаю, квантовая физика в основном блуждает впотьмах. Между квантовой теорией и теорией относительности существует непримиримое противоречие. И большинство, как правило, встает на сторону относительности. Обе теории одновременно не могут быть верными.
— Зависит от того, о какой конкретной субвселенной вести речь, — возразил третий Кармин. — Эти концепции прямо противоположны, но большинство сред являются компромиссами между ними. Земля, например, разделена в пропорции пятьдесят на пятьдесят. Коэффициент связан с количеством магических отклонений на данную среду, но неясно, какова функция отображения множества между ними двумя.
— Хватит заниматься подсчетом ног у комара. Кто же здесь все-таки самая главная шишка?
— Кто — шишка, а кто — просто синяк.
— Очень смешно. Говорю тебе, все относительно.
— Ничего не относительно. Существует только один из нас.
— Почему? Мы что — божества какие-нибудь?
— Ну, это еще не выяснили. По меньшей мере, демиурги.
— Слушайте, так мы никуда не продвинемся. Давайте вернемся к соответствующим нам... как их там называть. Среды, квантовые выбросы, Утопии, отражения отражений...
— А мне здесь больше нравится. Тут всякие вещички, которых у меня нет.
— Вот видишь? Значит, мы не просто отражения.
— Я этого и не говорил.
— Совсем запутался.
— А ситуация путаная.
— «Свет мой, зеркальце, скажи...»
— А что такое зеркало? Бесконечно повторяющиеся образы, вот и все. Повторяю, это чисто академический вопрос, и не будем ломать над ним голову.
— Что ж, мы попытались разрешить его силой и ни к чему не пришли. Никто еще ничего не выигрывал при игре в шахматы с самим собой.
— Давайте, что ли, кинем жребий. У кого-нибудь есть монетка?
— А давайте соберемся в каком-нибудь мире, притащим пистолеты и примемся палить друг в друга.
— Примитивно. Но некоторые проблемы решатся.
— Об этом я и говорил за обедом. Некоторые из вас, на мой взгляд, слишком уж кровожадны.
— А вы, либеральные слюнтяи, вам бы вместо настоящей борьбы лотереи устраивать.
— Кто это слюнтяй?
— Кто это либеральный?
— Подождите минутку. Там что-то происходит.
Они переглянулись.
— Ты бледнеешь и исчезаешь, — сказал один другому.
— И ты тоже, — ответил тот. — Я тебя насквозь вижу.
— Кто-нибудь в курсе, что происходит?
— Космические пертурбации улеглись. Все приходит в норму само собой.
Постепенно все фигуры в комнате, за исключением одной, сделались прозрачными.
Один из исчезающих призраков поднял руку:
— Эй, ребята, спасибо за обед.
— Увидимся, — эхом отозвался другой голос.
Вскоре в кабинете остался только один человек. Он вздохнули поднялся со стула. Еще раз сверившись с приборами, он удовлетворенно кивнул:
— Ну, вот и все.
На обратном пути он остановился перед зеркалом и отступил на шаг, чтобы взглянуть на свое отражение.
— Я себя чувствую... по-настоящему настоящим.
Отражение подмигнуло ему в ответ:
— И я тоже, дружок.
