Общество спектакля

абсолютным хозяином воспоминаний, равно как и бесконтрольным распорядителем всех проектов, формирующих самое отдаленное будущее. Оно одно царит повсюду и приводит в исполнение собственные поверхностные суждения и приговоры.

Именно в таких условиях можно наблюдать, как с карнавальной легкостью вдруг неистово проявляет себя пародийный конец разделения труда, пришедшийся тем более кстати, что он совпадает с общим движением к исчезновению всякой подлинной профессиональной компетентности. Финансист выходит петь, адвокат становится осведомителем полиции, булочник демонстрирует свои литературные предпочтения, актер правит, повар философствует о тонкостях стряпни как о вехах всемирной истории. Каждый из них может появиться в спектакле, чтобы публично, а иногда и тайно, предаться деятельности, совершенно иной, чем специальность, в которой он прежде смог заявить о себе. Там, где обладание «информационным статусом» — статусом популярности в средствах массовой информации — приобрело неизмеримо большую значимость, чем стоимость того, что кто-либо из них был способен создать реально, считается нормальным, что этот статус оказывается легко передаваемым и предоставляет право также блистать в любом другом месте. Чаще всего эти ускоренные информационные частицы продолжают свою нехитрую карьеру в сфере достойного восхищения, гарантированного им по статусу. Но случается, что такие переходы в средствах массовой информации обеспечивают прикрытие для многих официально независимых предприятий, но на самом деле тайно соединенных ad hoc через разнообразные связи. Так что время от времени и общественное разделение труда, подобно легко предполагаемой при его наличии круговой поруке, является нам снова в совершенно новых формах — например, сегодня вполне можно опубликовать роман для того, чтобы подготовить покушение. Эти забавные примеры означают еще и то, что сейчас уже никому нельзя доверять в отношении мастерства и профессии.

Но, кроме всего прочего, самое амбициозное стремление включенной театрализации состоит в том, чтобы тайные агенты стали революционерами, а революционеры превратились в тайных агентов.

V

Модернизированное общество, достигшее стадии включенной театрализации, характеризуется согласованным действием пяти основных черт, а именно: непрерывного технологического обновления, слияния экономики и государства, всеобщей секретности, безоговорочной лжи и вечного настоящего.

Движение технологического новаторства продолжается уже давно и является основной составляющей капиталистического общества, называемого иногда индустриальным или постиндустриальным. Но с тех пор, как сразу же после Второй мировой войны оно начало недавнее ускоренное развитие, оно еще больше усилило свое зрелищное воздействие ввиду того, что именно через это воздействие каждый его участник ощущает себя предоставленным воле специалистов, их расчетов и их же всегда удовлетворительных мнений о подобных расчетах. Слияние экономики и государства оказалось самой очевидной тенденцией этой эпохи, и оно по меньшей мере стало движущей силой ее недавнего экономического развития. Оборонительный и наступательный союз, заключенный между этими двумя силами — экономикой и государством, — обеспечил наибольшие обоюдные преимущества во всех областях, ибо теперь можно говорить о том, что каждая из них владеет другой, и было бы абсурдно противопоставлять их или различать их разумные или неразумные основания. Это единство также проявило себя как чрезвычайно благоприятное для развития господства спектакля, а тот с момента своего формирования на самом деле чем-то иным и не являлся. И последние три характерные черты являются непосредственными следствиями такого господства спектакля на стадии его интеграции.

Всеобщая секретность образует фон спектакля как решающее дополнение к тому, что в нем демонстрируется, а если заглянуть в суть вещей, то и как его самая важная процедура.

Одно то обстоятельство, что ложное отныне стало неоспоримым, придает ему совершенно новое качество. Ведь заодно и истинное почти повсюду прекращает свое существование или в лучшем случае оказывается сведенным к состоянию гипотезы, которую вообще невозможно доказать. Безоговорочная ложь кончила тем, что вынудила полностью исчезнуть общественное мнение, которое сначала оказывалось неспособным заставить к себе прислушаться, а в скором времени ему будет не по силам и просто сформироваться. Очевидно, что все это приводит к очень важным последствиям и в политике, и в прикладных науках, и в юриспруденции, и в художественном познании.

Созидание настоящего, когда сама мода, от швейного дела до певцов, оказывается обездвиженной, — времени, которое жаждет забыть о прошлом и уже не производит впечатления веры в будущее, достигается за счет непрестанного кругооборота информации, в каждое мгновение возвращающегося к очень краткому перечню одних и тех же мелочей, со страстью провозглашаемых как важные новости, тогда как по- настоящему важные известия о том, что что-то действительно изменилось, приходят теперь редко, и в виде резких толчков. И они, как правило, касаются приговора, что этот мир как будто объявил собственному существованию, и этапов его запрограммированного саморазрушения.

VI

Первым намерением господства спектакля было вообще устранить историческое познание, и прежде всего почти все виды информации и разумные комментарии о самом недавнем прошлом. Столь явно бросающаяся в глаза очевидность не нуждается в объяснениях. Спектакль мастерски организует неведение относительно происходящего и затем — почти сразу же забвение того, что все-таки могло быть из этого понятым. Самое важное — это наиболее скрытое. Вот уже двадцать лет ничто не покрывалось столькими видами заказной лжи, как история мая 1968 года. Между тем из нескольких лишенных мистификации исследований об этих днях и их истоках все же были извлечены кое-какие полезные уроки, но это государственная тайна.

Уже десять лет назад во Франции президент республики, с тех пор забытый, но тогда всплывший на поверхность спектакля, выражал наивную радость, которую он почувствовал, «узнав, что отныне мы живем в мире без памяти и в нем, как на поверхности воды, один образ без конца вытесняется другим». В самом деле, это удобно для того, кто заправляет делами и умеет при них оставаться. Конец истории является «забавной» передышкой для любой современной власти. Он абсолютно гарантирует успех всех ее предприятий или, по крайней мере, шум вокруг него.

Абсолютная власть подавляет историю тем радикальнее, когда она имеет для этого экономические интересы или более настоятельные потребности, но главным образом в зависимости от того, насколько более или менее благоприятные практические возможности для осуществления этого она обнаруживает. Цинь Шихуанди приказал сжечь книги, но ему не удалось устранить их вообще. В нашу эпоху Сталин продвинулся дальше в осуществлении подобного плана, но, вопреки разного рода пособничеству, которое он смог найти за пределами своей империи, оставалась обширная зона мира, недоступная для его полицейского управления, и там смеялись над его подлогами. Включенная театрализация добилась большего — благодаря и совершенно новым приемам, и тому, что на этот раз она действует в мировом масштабе. Над нелепостью, заставляющей уважать себя повсюду, больше не дозволено потешаться, во всяком случае, стало невозможным показывать, что над нею смеются.

Областью истории было незабвенное, полнота событий, чьи последствия еще долго будут проявляться. Это было неотделимо от познания, которому следовало продолжаться и способствовать, по крайней мере, частичному пониманию новых событий. «Приобретенное навсегда», — говорил Фукидид. В этом история была мерой подлинной новизны, но торговец новизной имеет абсолютную заинтересованность в том, чтобы устранить средства ее измерения. Когда сиюминутное социально навязывается как значительное и когда оно будет оставаться таковым еще мгновение, как другое и то же самое и как то, что всегда будет замещаться другой сиюминутной значимостью, можно с таким же успехом говорить о том, что используемый способ обеспечивает определенного рода вечность этой громогласно заявляющей о себе не-значимости.

Исключительно полезная выгода, которую спектакль извлек из этой постановки истории вне закона, заключается в том, что всю недавнюю историю он уже обрек на подпольное существование, и ему почти удалось заставить общество вообще забыть о духе истории и, прежде всего, покрыть общество своей собственной историей — историей хода нового завоевания мира. Его власть предстает уже знакомой, как будто она уже всегда была тут как тут. Узурпаторы всех времен хотели бы заставить забыть то, что га власти — без году неделя.

VII