игру: шарф извивался в дымных кольцах; Анастасия пронзительно хихикала и тянулась кверху. Внезапно Матвей, ткнувшись лицом в ее голую дряблую подмышку, навалился всем телом. Анастасия, пихаясь локтями и коленями, силилась выкарабкаться. Игра бесконечна! — Паша засмотрелся на лиловые вены на ногах Анастасии. Она еще немного побрыкалась и смирилась до утра. Паша обрадовался: погребенная под Матвеем, до него не дотянется.
Веселье копошилось в простынях.
Прочь.
X
Нелюдимая зима.
— А дальше? Живот не спрячешь!
Набрякшие груди и пухлая талия вызывали постоянные приступы рвоты и отвращения к себе. Лиза до одури шаталась по улицам. В двух шагах за спиной — Коля. Чего ему? — хмурилась она.
Холодно. Хрустко. В Замоскворечье — нищая погода: облупленные дома, вросшие в землю; ржавые чугунные ворота — с места не сдвинуть, в арку не войти; в кривых, исчерченных морозом, окнах — злые старушечьи лбы; и хоть Кремль с позолотой из любого угла видать, да гранитная набережная манит, а нищенский дух столетием не выбить. Колокол на Ордынке трезвонит. На углу из-под полы торгуют дешевым спиртом, тут же — красными бумажными цветами под проволокой, чтоб форму держали. У церкви Лиза помедлила, — обогреться? — но, вспомнив о Коле, озлобела, — Пусть мерзнет…
— …Тебе воздухом дышать — в самый раз сейчас, — только и сказала Ангелина Васильевна два дня назад, — а об этом, спаси тебя Господи, думать, такой грех, такой грех! Разве я враг тебе? Брось, матерью стать — не самое последнее дело!
Лиза ни единому бабкиному слову не поверила, — именно последнее-распоследнее это дело! Таинство, таинство, — с соседней кровати канючил по ночам брат. Не случись тебя, и я бы цела осталась! — злилась Лиза в ответ. Сумрачные незнакомые образы травили, бередили сон, и она, пробуждаясь, громко кричала брату, — Не может быть! Я! Я! Я и такая жалкая победа! Да это, мой драгоценный муженек, это… — подыскивала слова. Коля ничего не понимал, приносил стакан с водой, поил сестру; вцепившись ногтями в его руку, Лиза мгновенно трезвела: даже царапин не остается, и крови нет, что с ним?
Сегодня утром бабка выкатилась из ванной и, оглядев Лизу, хмыкнула:
— Главное, чтоб ногами вперед не пошел! Чтоб не он тебя, а ты его победила в самом начале, если ногами — долго собирать себя будешь.
Лиза остановилась у антикварного магазинчика, которого прежде не замечала. Сквозь промерзшую стеклянную дверь видно: хозяин тычется у прилавка, будто ослеп. Звякнул колокольчик, Лиза вошла внутрь. Хозяин и впрямь похож на слепого.
— Кто здесь?
Он к тому же безобразно пьян. Лизе было все равно. За окном маячил Коля, подпрыгивая с ноги на ногу и не решаясь войти следом. А здесь тепло. Лиза скинула шубку и, потирая ладони, присела на стул. Хозяин возмутился:
— Вы где? Не садитесь, очень дорого.
— Что это? — Лиза приблизила лицо к запыленной почерневшей картине: еле различимое ускользающее нечто; холодом пахнуло навстречу, и ее разутые ноги коснулись прохладной земли. Она беспомощно оглянулась, в надежде увидеть пьяного хозяина или Колю за стеклом, но вместо этого — за спиной зловонная бездна. К счастью, она стояла поодаль, иначе падение было бы неминуемо.
От страха Лиза едва не закричала.
— Что еще за фокусы, встаньте немедленно! — кто-то в синем сатиновом халате теребил за плечо. Лиза осторожно посмотрела: очень толстый и очень свежий мужчина неопределенного возраста попыхивал старинной трубочкой.
— А где тот слепой и пьяный? — тихо спросила Лиза, но мужчина только хитро улыбнулся.
— Вас заинтересовала эта картина?
Лиза судорожно хватила воздух.
— Да. Что на ней?
— Хм, — он аккуратно передвинул картину к свету, — это портрет моей матери.
Тонированный в черное портрет; худосочные сплетенные пальцы в драгоценных камнях. Мужчина протер верх, и Лиза увидела острое желтое лицо старухи. Некрасивое, неправильное, мятое. Насмешливый и надменный взгляд устремлен в сторону, будто та, кто позировала, заранее уверилась, что картина не удастся и злилась на мастера…
— Ее трудно писать, лицо менялась каждую минуту, — мужчина помог Лизе встать и зайти с другого боку. Взгляд старухи переместился и стал юным и дерзким.
— Она была парализована, с утра до ночи сидела у стола; каждый раз, входя в комнату, я не знал, жива ли, но, несмотря на ее неподвижность, я так и не смог ухватить главного. Мама осталась недовольна работой. Все дело во взгляде, плавающем, как разлитая ртуть, — мужчина положил картину на пол, — посмотрите отсюда.
Теперь старуха лежала, скрестив руки на груди и опустив глаза: густая тень от наложенных ресниц упала до подбородка, щеки напряглись, узкая верхняя губа, чуть приподнятая, обнажила сомкнутые полусгнившие зубы. Но даже в такой, казалось бы, миролюбивой и удобной позе старуха подглядывала недоброжелательно, будто ее вспугнули или отвлекли от сказочного, прельстительного занятия.
— Моя мать была великой актрисой, — пояснил художник.
— Вижу! — Лиза подозревала, что это за занятие, и внезапное головокружение и брезгливость швырнули ее на колени, к полотну.
— Да, да, именно этим мерзавка и занималась, — вспылил художник, — оттого такие трудности в написании. Тяжелая болезнь — не помеха! О чем бы я не говорил во время сеансов: о прочитанных книгах, покупках, погоде, снах, лжи, она всегда оставалась захваченной бесконечным сладострастием, о котором, милая девушка, мы и не мечтаем. Призраки незнакомых мужчин ежесекундно витали вокруг нас, я был не рад, что ввязался в эту авантюру. Однажды, я вернулся с похорон ее подруги и принес новости: казалось, глаза матери радостно блеснули, едва я принялся рассказывать. Умершая была ее соперницей в театре, но когда это было….
Он печально вздохнул.
— Я думал, мать вскочит со стула, когда живописал нетленный поцелуй, которым наградил умершую красивый юноша, скорее всего ученик… признаться, этот поцелуй меня самого сбил с толку…
— Вот как, — очарованно слушала Лиза.
— Юноша присосался не на шутку, словно даровал незабвенной посмертное счастье. Наступила тяжела пауза, но он и через минуту не отлип. Родственники занервничали и зароптали. Но это ничто в сравнении с моей старухой, та буквально пожирала меня глазами и сотрясалась вместе со столом. Я схватился за кисть — настолько живописна страсть! Думаю, в таком настроении совершаются любовные убийства. К сожалению, мне не хватило мастерства передать… хотя… если смотреть отсюда…
Он забился за прилавок. Лиза прыгнула туда же.
Магнетический, пронизанный властью и любовью, смехом и слезами, гневом и милостью, словом, что так не хватает живой жизни, взгляд. Его привилегия — искусство, его богатство — ненависть и смерть.
— Это место мать требовала повторять, как только я садился писать. Не знаю, что должен был чувствовать молодой человек, вонзившийся в губы столетней старухи, мне от одной мысли об этом становилось дурно, быть может, поэтому картина не такая, как задумывалась.
Лиза кинулась к полотну, и, сквозь седую старушечью прядь, увидела: 'Не убий!', сплетенное из голубых прожилок на виске.
— Кого не убей?
