приливов простыни на веревках. Младенцы в люльках злобно перекликались через улицу, исхудавшие в постоянной тревоге за их жизнь, матери возили в мутной воде руками.
Человечки, словно навозные мухи, заползали по площади перед церковкой, вползали внутрь и выползали, кто парами, кто в одиночку. Крошечный, ручной работы бог жестко наблюдал за каждым из них.
Город походил на большую свалку.
— Что? Так и не нашли тело? — черноволосый мужчина зашагал рядом с Машенькой.
— Как в воду канула!
— Долго искали?
— До вечера и сегодня с утра обещались: а мне-то каково? Никто даже не поинтересовался, словно я бесчувственная кукла, — она раскраснелась и заморочилась головой, прикинув, как, сдвинув кровати, удобно расположит этого полного и красивого мужчину.
— Да, вам, наверное неприятно:
— Не то слово.
— Боитесь приведений?
— Чудной вы:, кто ж их не боится?
— Я где-то читал, что утопленники часто навещают.
— Пока не приходила, упаси Господи. Ой! Глядите, вишня созрела.
Они как раз проходили вдоль забора, поверх которого выпростались ветки в тяжелых зрелых ягодах. Машенька встала на цыпочки и сорвала одну.
— Плохая примета начинать отпуск с утопленника, — опять заговорил мужчина. Машенька в ответ свернула бровки к переносице и повысила голос.
— Что вы об одном и том же:
Но мужчина вовсе не обратил внимания на ее рассерженный тон.
— Я: ах, простите, забыл представиться, Евгений, Женя. Я не об утопленнице вовсе, а о скоротечности жизни. Вот идем мы сейчас с вами, любуемся вокруг, ничто не говорит, что через минуту конец: странно все это. Так же и подруга ваша, небось, не ожидала такого подвоха.
— Не подруга, а соседка, — поправила Машенька, — чудная она была, все рвалась куда-то, какая-то тайна сжирала ее, думаю, она ее и доконала, не всякую тайну сердце может вынести.
— Д-а-а: а вы думаете с ней на воде сердечный приступ сделался? — не унимался Женя.
— Ничего я не думаю! Вы на покойнице помешались, я-то здесь при чем?!
— Но вы последняя видели ее, мне интересно, может знак какой-нибудь на лице у нее появился, или в движениях что-то изменилось? Мне интересно. Подумайте сами! Был человек — а через минуту не стало. Куда подевался?!
— Никуда не подевался, под водой плавает.
— И сколько плавать будет?
— Сколько надо, столько и будет! — вышла из себя Машенька, но Женя не отступал.
— Наплавается и выйдет, что-ли?
— Нет, конечно:
— Так в этом весь мой вопрос и есть — куда человек подевался?
Машенька задумалась, но коротенькие мысли бодро заскакали в другую сторону: «В постели тем же самым мучать будет, проку от него, что от козла молока:»
Они подошли к крыльцу пансионата. Вокруг гужевались отдыхающие, собираясь на пляж.
— Ну, вот мы и пришли, — Машенька протянула на прощание руку, но вдруг передумала, — может зайдете?
Комната выходила окном в торец соседнего здания, и в ней постоянно царили полумрак и прохлада. Женя, прикрыв за собой дверь, сильно втянул через нос воздух.
— Значит, отсюда она вышла, чтобы уже не возвратиться: что-то здесь было не так, ей определенно что-то не нравилось:
Машенька, не слушая его, сняла сарафан и принялась сдвигать вместе кровати, сдвинув, застелила на двоих и улеглась поверх простыней.
— Представь, она одевается, — Женя медленно расстегивал рубашку и приспускал брюки, — думает о чем-то, мечтает. В этой комнате все ее мысли остались, не на пляж же с собой потащила:
Машенька замерла, наблюдая за ним: показался изрядный жирок, густая, кожи не видать, растительность на груди, трусы, вот он зацепил резинку двумя пальцами и радикально оттянул ее.
— Только как материализовать, мысли-то:, - мечтательно продолжал он, стоя, в чем мать родила.
— Не хочу ничего материализовывать, — упрямилась Машенька.
— Сегодня здесь останусь, — он, по-прежнему, не замечал ее, — я одну магическую формулу знаю, надо испробовать, вдруг получится. Посмотрим тогда, что от покойницы осталось.
«Чокнутый какой-то!» — про себя подумала Машенька, но отпугивать его не захотела, и вдруг решила, что и ей интересно было бы посмотреть, о чем Лиданька мечтала в этой комнате.
— До вечера еще далеко-о-о, — она мягко тянула слова, — ну же, иди сюда. И он, прикинув, что так оно лучше будет, лег рядом.
— Гиблое место, — с тоской подумала Лиданька и повернулась к солнышку, что скреблось между облаками. Лучи, хоть и проникали наружу, но до города не опускались, а оставались на лиданькином лице. Оно помолодело, позолотилось нежным загаром и разгладилось (мешки под глазами стали незаметнее). Лиданька собрала волосы в косу, скрепила гибкой веточкой, поднялась и побрела дальше от города. Прошло немало времени, и она оказалась в густом земляничнике, а рядом росли молочай и сал, клещевина и ладанник, саксаул и тис, лавр и тут, секвоя и ротанг, сарго и дгугара, сандал и самшит. Буйство красок чуть не сбили с ног. Лиданька удивилась, что в программе оплаченных туристических маршрутов это место не обозначено, но тут же возразила себе.
— Такое богатство от людей хранить надо. Стало быть, случай привел сюда, за что ж такая награда?
Внезапно налетевший ветерок, как шаловливый ребенок, закружился рядом, схватил Лиданьку и потянул на траву. Тут же изогнулся, скользнул между ног, поласкал кожу и робко заглянул внутрь. Она насторожилась. Ветерок продолжал рассматривать ее. Поддавшись какому-то внутреннему волнению, Лиданька посмотрела на небо и раздвинула ноги пошире. Ветерок осмелел и уже не нежно, но настойчиво проник внутрь, завихрился, пригибая к стенкам внутренности, в одну секунду пробежал до самого сердца и помчался вниз, на пороге остановился, колыхнулся и опять вверх, нешуточно толкаясь по дороге. Вот он собрался в могучий столб и, как на поле брани, мгновенно устранил все, что мешало.
Фаллическая предопределенность! Было в этих звуках нечто роковое для Лиданьки, определяющее все ее желания и мысли, все, ради чего она готова была пойти на костер. Упрямая, ничтожная служка вертикального восхождения.
— Ветер? — подумала Лиданька вслух, — мужского роду, настоящий самец! Я ему приглянулась, ишь чего вытворяет!
Внутри и в правду уже творилась настоящая буря, что-то всхлипывало и урчало, бурлило и стонало, жалось и плясало, будто сто чертей собрались на пир. И Лиданька, не выдержав натиска, включилась в игру и уже не могла остановиться. Она обнимала ветер и, сочно поглядывая вверх, радовалась, что солнышко с другой стороны, не мешает, не слепит глаза.
— Так, так! — кричала, не ослабевая хватки, — я твоя, возьми меня, придав-и!
И ветер, гонимый черной и злой силой, скакал по лиданькиному лону. Она вопила, бессвязно выкрикивая что-то и давила, давила его страстно и жарко, пока, наконец, не достигла заветной пристани. Оглушенная, перекатилась на живот. Все произошло настолько молниеносно, что Лиданька и сообразить не успела, что за ветер, и откуда пришла настолько осязаемая близость.
— Что это, уж не с ума ли схожу?
Присела, заправила выбившиеся прядки волос за уши и огляделась. Призрачный воздух, раскалившийся чуть не до бела, охватил ее так, что сердцу стало горячо, а перед глазами поплыли круги.
