— Со звуковыми эффектами или без?
— Без. По большей части. Только факты.
И вот мне снова пришлось рассказывать эту историю, но на этот раз не для эффекта, а только по факту. Проблема заключалась в том, что я на самом деле не помню, где в ней правда, а где вымысел. Вся моя жизнь изменилась после того, как мама рассказала мне эту историю. Сильная травма, после которой воспоминания могли перемешаться с выдумкой.
Вначале я ощущала некоторую неловкость, потому что раньше никто не просил меня рассказывать только факты — все хотели слышать жуткую историю, от которой мороз подирает по коже. Я начала с того, что, когда была маленькой, мама прочитала мне библейский рассказ и я начала задавать вопросы. Думаю, я спросила, существует ли дьявол на самом деле. Мама ответила, что существует, и еще как, и что его видели в Коул-Крик. Этот ответ раздразнил мое любопытство еще больше, и я стала спрашивать дальше. Мне очень хотелось узнать, как дьявол выглядит, и мама ответила, что это необыкновенно красивый мужчина — «ну, потом он все равно становится красным и исчезает в облаке дыма». Я спросила, какого цвета дым и кто его видел, и мама ответила, что дым серый и что одна женщина, которая жила в Коул-Крик, влюбилась в него. «А всем известно, что люди, которые любят дьявола, должны умереть», — добавила мама.
Я повернулась к Ньюкомбу и глубоко вздохнула. Раньше я всегда рассказывала эту историю только потому, что она пугала людей. Как-то раз в летнем лагере я даже выиграла черную ленточку — приз за лучшую «страшилку». Но Ньюкомбу я решила рассказать правду.
— Ее убили. Несколько человек увидели, как эта женщина разговаривает с дьяволом, она испугалась, попятилась, споткнулась и упала. Они уже не дали ей подняться. — Казалось бы — просто выдуманная история... Но у меня перед глазами стоял яркий образ. — Они закладывали ее камнями, пока она не умерла.
— Это твоя мама рассказала тебе все в подробностях?
Я бросила на него быстрый взгляд.
— Это не страшнее, чем «Гензель и Гретель», — порывисто заявила я, потом успокоилась. — На самом деле, думаю, я взяла за основу рассказанную мамой историю и приукрасила ее, как могла: фильмов и книг я насмотрелась предостаточно. Я уже говорила: я правда не помню, что слышала от мамы, а что присочинила сама.
Ньюкомб как-то странно на меня посмотрел, и я решила пресечь это в корне.
— И не смотрите на меня так. Я не участвовала и шабашах — и моя мама тоже. Дело в том, что в тот вечер, когда я сказала папе, что мне поведала мама, мои родители ужасно разругались, а потом отец завернул меня в одеяло, сунул в машину и увез. Матери я больше не видела. Думаю, мама рассказала мне запрещенную историю, слишком жестокую для детских ушей, и это послужило последней каплей — мой отец бросил ее. Наверное, именно этот удар — разрыв родителей — навсегда запечатлел историю в моей памяти. По правде говоря, я почти не помню маму — зато отлично помню этот рассказ.
За много лет я научилась помалкивать про родителей, но теперь мой отец мертв, а я еду в город своего детства. Кажется, рассказывая Ньюкомбу историю про дьявола без прикрас, я возвращала себе давние воспоминания. Может, все дело в том, что он так хорошо умеет слушать, но я только что открыла ему то, что держала в тайне от всех. Совладав с собой, я продолжила и рассказала, что родители мои ругались, сколько я себя помню, и всегда шепотом — предполагалось, что так я ничего не услышу. Спустя несколько дней после того как мама рассказала мне историю про дьявола, мы с папой гуляли, и я спросила его, где та леди видела дьявола. Он спросил, что я имею в виду. Я повторила мамин рассказ, он тут же подхватил меня на руки, помчался домой, отнес прямо в спальню и запер дверь. Я выросла — но я до сих пор помню их спор. Мама плакала и говорила, что они все равно умрут, так что нет уже никакой разницы. «Необходимо сказать ей правду»... Я отчетливо запомнила это предложение.
Я снова вздохнула, пытаясь унять волнение, которое пробудили детские воспоминания, и взглянула на Ньюкомба. Он хмурился — наверное, обдумывал услышанное. Я не видела нужды рассказывать ему о том, что мы с отцом постоянно переезжали. Время от времени ему кто-то звонил или он получал письмо, его лицо белело, и я знала, что в течение двух дней мы снова сорвемся с места. Мне столько раз приходилось расставаться с близкими друзьями и полюбившимися местами, что я потеряла им счет.
Я смотрела на дорогу прямо перед собой, а в голове теснились мысли. Я испугалась, что Ньюкомб станет тянуть из меня еще что-то — я и так рассказала ему немыслимо много. В конце концов, он пишет книги о собственной жизни, может, теперь он решил вытащить что-нибудь интересненькое из моей. Но мои опасения не оправдались.
— А теперь расскажите мне эту историю во всей красе, со спецэффектами, — улыбнулся он.
Всего несколько недель назад я страшно застеснялась, когда он изъявил желание услышать ее, но теперь в наших отношениях стало гораздо меньше напряжения, и я рассказала. Я выпала из реальности, я забыла о разрыве родителей, и рассказала ему страшную историю в самых ярких красках.
Никогда в жизни у меня не было более внимательного слушателя. Когда я отвлеклась от дороги и взглянула на него, чтобы узнать, не наскучила ли ему моя страшилка, я увидела широко распахнутые глаза трехлетнего малыша, жадно внемлющего рассказчику. Когда я умолкла — почти через сорок пять минут, — на некоторое время в машине воцарилась тишина. Ньюкомб, кажется, обдумывал мой рассказ.
— Истории о дьяволе очень редки, — заметил он наконец. — Я прочел уйму историй о ведьмах и призраках, но не уверен, что хотя бы слышал о том, что кто-то где-то влюбился в дьявола. Не просто увидел. А влюбился. И камни...
Он рассказал, что с древних времен женщин, считавшихся ведьмами, казнили именно так: раздавливали камнями.
Через какое-то время он разрядил атмосферу, поделившись своими успехами в расследовании истории о дьяволе. На том моменте, когда библиотекарша бросила трубку — в то время как на другом конце провода находился он, великий Форд Ньюкомб, — у меня отпала челюсть и осталась в таком положении до конца рассказа. Должна сказать, покупка дома по телефону произвела на меня впечатление.
Разве не мечтает каждый американец, гнущий спину за гроши, иметь возможность вот так купить дом за четверть миллиона долларов? Мне никогда не доводилось жить в собственном доме. Отец перевозил меня из одного съемного в другой, менял работу за работой: торговец шинами, менеджер в кегельбане, ночной продавец в десятке круглосуточных магазинов. Лет в девять до меня дошло, что мы переезжаем так часто потому, что отец не хочет, чтобы нас нашли.
Признаюсь, меня привлекала перспектива жить за счет нахальства и денег Форда Ньюкомба.
— Вы купили дом со всем содержимым?
— На следующей развилке поворачивай на юг. — Он осушил полбутылки колы. — Да. Кстати, разобрать весь хлам в доме — твоя обязанность.
Я догадалась, что он проверяет меня, и потому смиренно улыбнулась:
— С превеликим удовольствием.
— Если, конечно, твой муж...
Он умолк: хотел исподволь выяснить, сбежала я до или после супружеских клятв.
— Все еще мисс Максвелл, — усмехнулась я. — Итак вы, значит, хотите мне рассказать про оклад, страховку, рабочий график и прочее?
Уж не знаю, что я сказала такого, от чего он мог прийти в бешенство, однако лицо его стало наливаться кровью.
— Описание работы, — процедил он сквозь зубы, словно я произнесла какую-то непозволительную гадость.
За последние несколько дней я получила сполна все, что только можно получить от мужчин, поэтому мне на самом деле было наплевать, выкинет он меня из машины посреди дороги со всеми пожитками или нет. По опыту я прекрасно знала, что работу можно найти всегда.
— Ага, — подтвердила я с вызовом, сворачивая на юг. — Описание работы.
Он отвернулся и уставился в окно. Я видела его отражение в ветровом стекле, и чтоб мне провалиться на этом самом месте, если он не улыбался уголками губ. Может, он так привык, что люди падают ниц перед его великой персоной, что стал ценить тех, кто не виляет перед ним хвостом?
— Я не знаю, — сказал он в конце концов. — Я не писал книг с тех пор... — он замолчал и глубоко вздохнул, — очень давно, так что я не представляю, чего именно я хочу от личного помощника.
