После полудня, около 4 часов, достигли мы места приблизительно в 6 милях к востоку от Паарденберга и увидели лагерь генерала Кронье на правом берегу реки Моддер, в четырех милях к северо-востоку от горы.
Лагерь был окружен неприятелем.
Нам все было видно в подзорные трубы.
Непосредственно перед нами были жилища кафров Стинкфонтейна, а далее, на другой стороне реки, находилась гора Па-арденберг. Всюду слева и справа от горы стояли английские силы.
Генерал Кронье был совершенно оцеплен — он со своими бюргерами казался горсточкой в сравнении с английскими войсками.
Какое потрясающее зрелище! Вокруг лагеря кругом расставлены были орудия, которые со всех сторон обстреливали его. Над несчастным лагерем висело черное облако, из которого ежеминутно падали вниз и с грохотом разрывались гранаты. Что нам было делать?
Мы решили напасть на колонны лорда Робертса, ближайшие к нам. Это и было сделано около зданий и жилищ кафров. Нам следовало бы также взять холмы, бывшие приблизительно в двух с половиною милях к юго-востоку от горы. Здания и краали (жилища кафров) находились приблизительно в тысяче шагов к северу от этих холмов, а по прямой линии, пожалуй, всего несколько сот шагов впереди лагеря.
Мы подошли ближе. Находясь уже в 1200—1400 шагах от домов Стинкфонтейна, мы заметили, что позиции очень сильно укреплены. Генерал Бота и я решили, что он будет штурмовать дома и все другие здания, а я холмики. Мы принялись за это дело в то время, как англичане открыли по нас частый ружейный огонь. Но это не испугало нас. Мы видели перед собой оцепленный лагерь генерала Кронье и объяты были только одним чувством, проникнуты только одной мыслью — освободить его из ужасного положения.
Мы вытеснили англичан. Натиск удался нам. Мы взяли 60 человек в плен. У неприятеля было много убитых и раненых.
Неприятельский огонь не давал нам ни минуты покоя; но теперь у нас были хорошие позиции. Однако мы все-таки потеряли двоих людей, а также несколько лошадей было убито.
Два с половиною дня, от 22 до 25 февраля, оставались мы там, но затем должны были уступить. Еще трое было у нас убито, семь ранено и 14 взято в плен, в то время как мы покидали позиции.
Сдача Кронье представляется, несомненно, одним из самых крупных эпизодов в истории войны буров с Англией, и читатель вправе требовать от меня больших подробностей.
Вот что я могу еще сообщить.
После занятия нами позиции я приказал придвинуть наши два орудия. Одно орудие Круппа, а другое Максим-Норденфельдта оставались позади, так как вследствие нашей страшной спешки быки, а также и лошади некоторых из бюргеров до такой степени устали, что не поспевали за нами. Но мы не могли сразу поставить наши орудия на позиции, потому что холмы были сплошь покрыты острыми камнями и нужно было сперва очистить дорогу, чтобы втащить их. Я даже хотел сделать среди камней прикрытие для пушек, потому что предвидел, как страшно неприятель станет обстреливать наши бедненькие орудия, если только мы откроем из них огонь.
Ночью мы устроили укрепления, а рано утром орудия были втащены и поставлены на места.
С рассветом англичане уже начали стрелять в нас; мы отвечали тем же. Но нам надо было обращаться со своими зарядами очень бережно, так как наш запас истощался, а из Блумфонтейна мы не могли ничего получить ранее 5 дней.
Наши старания увенчались успехом; дорога для генерала Кронье на следующий день была очищена. Он мог по ней уйти из засады. Конечно, ему пришлось бы оставить обоз и лагерь, но он сам и его люди могли спастись.
На следующий день дорога все еще оставалась незанятой вследствие отступления в этом месте англичан. Все время, пока наши орудия действовали, генерал Кронье мог освободиться.
Но... он сам не выходил из засады!
Выйди он тогда, его потери не были бы так велики, но он прилип к своему несчастному лагерю и не хотел им пожертвовать! Весь свет по справедливости воздает почести великому генералу и его храбрым бюргерам. Если я все-таки порицаю его за то, что он не мог расстаться с лагерем, то я делаю это единственно потому, что глубоко убежден в том, что для блага своего народа необходимо жертвовать личным чувством военной чести, что нельзя быть храбрым, делая это за чужой счет, за счет страны и ее независимости, которую генерал Кронье любит так же сильно, как я и как каждый из нас.
Не все остались с Кронье в его лагере. После того, что я на другой день своими орудиями еще шире открыл ему дорогу, к нам прискакали оттуда комманданты Фронеман и Потгишер с 20 людьми.
Как мы ни были ничтожны по числу, мы все-таки сильно мешали англичанам, и они начали нас обходить. Они послали в обход сильные кавалерийские колонны с тяжелыми орудиями. Одно, что нам оставалось, — это было помешать им. Поэтому я снял свои два орудия с позиций и разделил и без того небольшие силы свои на три части. Одну часть я оставил на позициях, другую часть, с орудием Круппа, я послал к правому крылу англичан, а третью, с орудием Максим-Норденфельдга, к левому крылу. Я не хотел быть запертым вместе с генералом Кронье.
Нам посчастливилось отстреливаться в обоих местах.
Неприятель, увидев, что не может обойти нас, переменил тактику и, оставив оба крыла свои на тех местах, где они находились, с целью задержать наших людей, напал на нас, остававшихся в центре, 20 февраля, после полудня, с огромной массой пехоты. Сперва он отнял у нас одну позицию, которую защищал фельдкорнет Мейер. Этот офицер не в состоянии был отбить нападения и должен был отступить. Затем, позднее, при наступлении темноты, мы потеряли и вторую позицию — небольшой холм приблизительно 200—300 шагов в поперечнике, позицию, которую неприятель, раз заняв, уже старался не уступать более.
Англичане подняли радостный крик, когда они, подойдя к занятым позициям, нашли там комманданта Спрейта, который, не зная о том, что его фельдкорнет покинул позицию, отправился туда один.
— Куда вы идете? — закричал он.
— Руки вверх! — отвечали англичане.
Комманданту ничего более не оставалось, как сдаться. Солдаты захватили его к себе и зажгли поскорее огонь, чтобы увидеть, кого же они наконец поймали. Рассмотрев бумаги, находившиеся в его кармане, и увидев, что поймали важное лицо, они подняли радостный крик[22].
Услыхавши эти крики, я думал, что неприятель хочет сделать нападение на нас. Я приказал всячески отстаивать позицию, так как знал, что эта позиция составляла ключ к возможному спасению генерала Кронье. Но, к моему удивлению, нападения не последовало. Так как никому и в голову не могло прийти, чтобы 2000 человек, которые уже наполовину взяли наши позиции, отступили, то каждый из нас ожидал кровавого нападения на следующее утро. Мы решили ни в каком случае не покидать наших мест, так как все знали, что случись, что Кронье не успеет спастись, нас всех постигнет страшное не-счастие. Под влиянием этих ужасных мыслей, мы остались все на наших местах.
— Вперед! — услышали мы незадолго до рассвета.
Что же случилось?
Моментально все оцепенели и с напряженным вниманием стали вглядываться в темноту, ожидая ежеминутного нападения англичан. Мы затаили дыхание, прислушиваясь, не услышим ли где поблизости подкрадывающиеся шаги. Но ничего не происходило. Стало светать... И что же? Возможно ли это? Не обманывает ли нас наше зрение?...
Неприятель ушел!..
Мы были поражены. Радость сияла на каждом лице. Всякий говорил:
— Хоть бы теперь-то захотел генерал Кронье освободиться!
Это было утром 25 февраля.
Конечно, неприятель вскоре увидел, в чем дело. К 9 часам он подошел к нам с двумя орудиями, обходя нас большими силами справа и слева. У меня оставалось всего несколько зарядов для орудия Круппа и 30 для орудия Максим-Норденфельдта; теперь пришлось пустить в ход последние. Я послал одно орудие направо, другое налево и ненадолго помешал снова англичанам. Еще раньше приказал я артиллеристам после последнего выстрела увезти орудие в безопасное место по направлению к Петрусбургу. Увидев
