неоправданно большой вес церемониям, жертвоприношениям и теологически спорам, и прочим несущественным вещам, в то время как он пренебрегает самым важным – что Бог есть, и что нет иного бога кроме Него».
Без напрасных тонкостей, слова Фараона оказались слишком простыми, чтобы быть понятыми придворными. Некоторые похвалили слова царя, но так, что тот сразу смог увидеть, как мало они поняли из их значения. Большинство из придворных уважительно хранили молчание. Некоторые рискнули попросить объяснение. Как это может быть, спросили они, что Атон — Солнце —единственный Бог? Не было ли также Лунного бога, Нильского бога, и многих других? Разве вся Природа не была населена богами и богинями? Без сомнения, Солнце было самым значимым из них всех, но действительно ли фараон подразумевал отрицание существования всех остальных богов?
Фараон ответил не сразу.
С тех пор, как у него появилась странная догадка о том, что его Бог был Богом всего мира, он все больше и больше думал о Нем. Давным-давно он задал себе тот же вопрос, что сейчас ему задают придворные. И он ответил на него, и он знал, что его ответ был правильным, это было ясно ему как день. Но сможет ли он сделать это знание понятным и остальным? Даже его мать, от которой он сам получил первое представление о славе Атона, не поняла его, когда он поведал ей, что настоящий Атон невидим. Смогут ли придворные его понять? Но он не мог ни избежать ответа, ни скрыть правду. Наконец, он заговорил.
«Если живущий Атон, Которому я поклоняюсь, - сказал он, - был бы всего лишь видимым Диском солнца, тогда Ваши замечания были бы истинны. Но Он – нечто другое. Я называю Его Атон, потому что Его слава сияет через видимый Диск лучше, чем через любую другую вещь. Но у Него нет никакой формы. Он - невидимая Сущность всего; не бог, но Бог. Именно поэтому Египет и Империя и целый мир должны поклоняться Ему одному»
Вскоре воля царя была объявлена. Придворные, священники, народ – все должны были признать единственного Бога Вселенной, Атона, как своего единственного Бога, и не поклоняться никому кроме Него. Традиционные культы были отменены. Храмы Амона и тысячи богов Египта были закрыты. И имя Амона и слова 'боги' должно было быть стерто с памятников и даже с гробниц по всей стране. Фараон даже поменял свое собственное имя с Аменхотепа— «Амон доволен» — на имя Эхнатон, «Радость Солнца», имя, под которым он ныне известен в истории.
«Я сотру след всех ложных богов, тех пустых символов, которые вводят людей в заблуждение и заставляют игнорировать настоящего Бога. Я искореню тот маскарад, что называют «религией» и дам людям религию Истины», - так он говорил. Всё же, он желал учить людей не страхом, а любовью. И хотя многие оставались верными своим прежним божествам, никто не преследовался. Только жрецы Амона, «обманщики народа» и «источник всех бед», как называл их Фараон, были лишены своего богатства за неповиновение царским указам.
Они приняли вызов, и открыто объявили Эхнатона еретиком, преступником, врагом Египта и богов. С помощью части сокровищ, которую они смогли укрыть, они организовывали бунты в Фивах, и даже платили преступникам за покушения на жизнь фараона. Наряду с многими другими предписаниями, Эхнатон отказался от бывшей отчужденности от своего народа. Он часто появлялся без охраны в своей колеснице вместе со своей царицей на улицах Фив. К нему было легко приблизиться. Однако попытка убийства потерпела неудачу, и прихвостни священников были схвачены. Придворные негодовали, и все ожидали казни врагов. Но Фараон приказал отпустить узников. «Я не желаю платить злом за зло, - сказал он, - из насилия ничего не получится».
И он продолжал проповедовать славу и любовь к Атону, единственному Богу, несмотря на всё сопротивление. Многие слушали его, но немногие могли понять смысл его учения.
Фивы были цитаделью Амона; его дух витал в воздухе. С самой верхней террасы дворца, на которую поднимался Эхнатон, чтобы приветствовать восходящее Солнце, он видел находящиеся через реку пилоны храма бога, которого он изо всех сил пытался свергнуть. Он мог видеть всё внешнее убранство храма, протяженностью более мили: залы, открытые дворы, святилища в честь славы Амона, сверкающие обелиски, исписанные хвалебными гимнами. От памятников своих праотцев, закрытых по его приказу, как будто доносился крик вызова – крик Фив : «Амон навсегда останется нашим богом».
И Эхнатон решил уехать из Фив и построить для себя новую столицу.
Глава IV. Полуденное Солнце
На шестом году правления Царь Эхнатон проплыл вверх по Нилу к месту приблизительно в 190 милях к югу от территории современного Каира, и он заложил там фундамент своей будущей столицы, города Ахетатона— «Горизонт Атона»— руины которого ныне известны как Телль эль-Амарна.
Город должен был быть построен на восточном берегу реки в красивом заливе, окруженном низкими холмами. Царь сам выбрал место для города и установил его границы. Сопровождаемой знатью, он появился в торжественном великолепии, с юной царицей Нефертити. Он совершил подношения еды и вина, золота, ладана и душистых цветов Атону и торжественно посвятил Ему Город и всю территорию вокруг по обоим берегам Нила до белых холмов пустыни, закрывающих горизонт. Огромные пограничные камни были установлены на севере, юге, западе и востоке, отмечая границу священной территории. «Территория в пределах этих границ принадлежит Атону, моему Отцу: горы, пустыни, луга, острова, земная поверхность, недра, земля, вода, деревни, берега рек, люди, звери, рощи и все вещи, которым Атон, мой Отец, даровал жизнь во веки веков», - так гласила надпись на одном из граничных камней.
Фараон построил два других города, которые он посвящал Атону: один на севере – в Сирии, другой на юге – в Нубии - так, чтобы и Север и Юг могли бы услышать его послание Истины, и иноземцы, так же как и египтяне, поклонялись бы Богу вселенной. Он ожидал, что из тех отдаленных центров его учение распространится даже за границы Империи, и великая радость охватывала его, когда он мечтал о будущем.
По приказу Фараона, сотни землеройных машин и каменщиков, строителей и мастеров всех видов стекались к месту новой столицы. В окрестностях были открыты каменоломни; гранит и алебастр, слоновая кость, золото и лазурит, кедр и различные виды ценных пород дерева были доставлены из Верхнего Египта и Нубии, Сирии и Синая, и даже из более отдаленных областей. Вся Империя делала свой вклад в работу Фараона. И в течение двух-трех лет, храмы, сады, дома и виллы восстали посреди пустыни. Город был еще далек от завершения строительства, но уже пригоден для жилья. Царь и царица оставили Фивы и поселились в городе вместе со своим двором и многими тысячами людей, принявших учения Фараона.
Новый город – пять миль длиной и четверть мили шириной – простирался между пустыней и лугами с рощами, граничащими с Нилом. По сравнению с Фивами, он казался маленьким, но был очень милым с большим количеством открытых мест, пальм и цветов.
Двору фараона требовались различные предметы роскоши, и многие рабочие и ремесленники оставались в городе, ведь там было достаточно работы для всех. Искусство производства стекла разных цветов было особенно востребовано, использование стекла стало популярным. И новая отрасль быстро расцвела. Фараон Эхнатон способствовал этому, заказывая большие партии цветной лазури для украшения своего дворца. Он одобрял все виды искусства, и делал все возможное, чтобы люди чувствовали себя в его священных городах как дома. Бедным труженикам полей и рабочим со стеклянных заводов было разрешено строить свои скромные дома из сухой грязи рядом с элегантными виллами знати и даже по соседству с дворцом фараона.
Иногда они мельком видели процессию фараона, когда та проходила по улице к большому храму Атона во время богослужения. Фараон, его жена и дочь Меритатон, первый ребенок в браке, стояли в красивой колеснице из электрума[4], сиявшего как золото. Головы белых коней были украшены живописными пучками страусовых перьев. Фараон держал узду, а его жена говорила с ним, улыбаясь. Маленькая дочь фараона, наклонившись над краем колесницы, пыталась играть с хвостами лошадей. Никогда еще фараон не разрешал простым людям смотреть на себя так просто и открыто. Эхнатон был одет в гофрированное белое платье, тонкое, как муслин, по обычным случаям драгоценности он не надевал. Придворным это понравилось, и они похвалил его за простой вкус. «Солнце на земле, видимое
