— Сейчас попробую. Агрегат, конечно, музейная ценность, но вдруг он еще работает, — с готовностью отозвался Габо, и меньше чем через минуту радио хоть и скверно, но все-таки поймало местную волну.
Увы, ничего утешительного для себя Кристин не услышала. Синоптики вещали, что порывы ветра будут усиливаться, а снег, доселе невиданный в Лайтшроубсе в таких количествах, занесет городок так, что Помпеям, засыпанным пеплом, и не снилось.
— Хорошенькая перспективка, — мрачно констатировала Кристин. — Эрик убьет меня. Или я умру от угрызений совести, если что-нибудь случится с Лео.
Пэм зря тревожно и взволнованно вглядывалась в дверной проем. Очень скоро в гостиной появился мужчина, но он даже отдаленно не напоминал ее супруга.
Мужчина был немолодым и невысоким — впрочем, на фоне рослого мистера Бриззела все мужчины рисковали показаться карликами, — и Кристин немедленно нарекла его про себя толстым коротышкой. Глаза толстого коротышки казались большими и выразительными, но в тот момент едва ли они выражали что-то, кроме раздражения и беспокойства. Правда, эти чувства были вполне понятны всем собравшимся в доме мистера Бриззела.
Бишоп Крамер, — так звали очередного гостя, — кроме всего прочего, имел странную привычку говорить с поджатыми губами. Казалось, что, общаясь с окружающими, он делает им огромное одолжение — более того, выполняет миссию, которую ему навязали. Глядя на него, Кристин сразу вспомнила Эрика. Ее жених, конечно, отличался куда более приятными глазу формами, однако большие глаза, глядящие на мир с вечной тревогой и раздражением, и манера поджимать губы во время разговора — все это удивительным образом роднило с ним Бишопа Крамера.
— Инфернальный вечерок продолжается, — констатировал мистер Бриззел. — Вам недостаточно общества друг друга и вы решили послушать радио? — ехидно поинтересовался он.
— Мы хотим знать, что происходит в Лайтшроубсе, — начала оправдываться Кристин.
— Вдруг снегопад закончится, и мы сможем разъехаться восвояси, чтобы не злоупотреблять вашим гостеприимством, — поддержал ее Габо.
Мистер Бриззел посмотрел на Габо сверху вниз, — а как еще Кин-Конг мог бы смотреть на обычного человека? — взглядом, исполненным не то насмешки, не то раздражения.
— Кажется, я просил обойтись без глупых оправданий, — напомнил он. — Не люблю повторять одно и то же.
Больше он не взглянул на Габо ни разу. Подозвав мисс Гордон, он, не утруждая себя наклоном к уху старушки, громко и внятно произнес:
— Мисс Гордон, приготовьте гостям еду, горячее, сандвичи — короче, все, что им может понадобиться. Покажите, где ванная, где гостевые комнаты. Дайте постель. И можете идти спать.
Мисс Гордон, на этот раз расслышавшая все указания, кивнула и снова отправилась на кухню. Может, она только притворяется глухой? — мелькнуло у Кристин. Впрочем, голос этой гориллы и мертвого поднимет из могилы.
Габо, угадав страх Кристин перед этой ошибкой природы, участливо улыбнулся ей, хотя она заметила, что даже ему не по себе в присутствии мистера Бриззела.
— Однако не только снежная буря обрушилась на наш тихий и спокойный Лайтшроубс, — после длительного шуршания объявило радио. — Сегодня вечером, предположительно около пяти-шести часов, в гостинице «Теплая звезда», где в основном останавливаются гости города — пациенты знаменитого центра пластической хирургии «Лайтшроубс клиник», произошло убийство.
Кристин застыла, слившись с диваном, а Пэм вздрогнула так, словно ее ударили бейсбольной битой. Судя по реакции, Пэм и ее супруг тоже остановились в «Теплой звезде», поняла Кристин. Она бросила короткий взгляд на Пэм, отлично понимая, какие именно чувства переживает ее подруга по несчастью, до сих пор не знавшая, где именно находится ее муж.
— Убита молодая красивая женщина. На вид ей было около тридцати. — В голосе ведущего сквозило сочувствие. — Орудием убийства, судя по всему, послужил револьвер, обнаруженный на полу рядом с жертвой. Остальные подробности нам пока не известны, потому что и машина «скорой помощи», и полицейская машина, выехавшие в гостиницу, застряли в снежных заносах… — Радио снова зашелестело.
Мистер Бриззел подошел к камину и потряс приемник, однако ручищи этого гиганта едва ли могли хоть что-то починить, скорее разрушить. Всем хотелось сказать ему, чтобы он поставил приемник на место, пока не лишил своих гостей одной из немногих ниточек, соединяющих их с внешним миром, однако никто не осмелился перечить этому человеку. Наконец он оставил попытки вытрясти из радио душу, вернул приемник на каминную полку и, не сказав гостям ни слова, направился к лестнице.
— Ей-богу, сегодня что-то нехорошее витает в атмосфере, — задумчиво произнесла Марта. — Вначале это снежное светопреставление, а теперь еще и убийство.
— Убийство? — с неожиданной резкостью перебил ее новоприбывший гость. — Ну и что с того? В больших городах происходят сотни — нет, тысячи убийств, однако мы ничегошеньки о них не знаем, потому что людей там намного больше, чем в Лайтшроубсе…
— Да, что вы такое говорите?! — перебила его Пэм, все еще не отошедшая от мысли, что убитым мог оказаться ее муж. — Убийство, смерть — это всегда страшно. Если мы не знаем о гибели каких-то людей, то это еще не значит, что мы должны быть равнодушны ко всем смертям.
— Давайте пожалеем весь мир, — усмехнулся поджатыми губами Крамер. — Вы, женщины, готовы жалеть кого угодно, лишь бы вам это ничего не стоило.
— Что за чушь! — не сдержалась Кристин, задетая до глубины души цинизмом Крамера. — Мы жалеем тех, кто достоин жалости, а не тех, кто пытается ее вызвать. И причем тут, стоит или не стоит чего-то эта жалость? Вы говорите так, словно жалеют за деньги.
— Если за деньги можно любить, то и жалеть за деньги тоже можно, — небрежно ответил Крамер.
Кристин смолкла, закусив губу. Крамер, сам того не зная, ударил по ее самому больному месту. Да, Кристин могла любить за деньги. И все-таки… она жалела людей независимо от тяжести их кошельков.
— По-вашему, уважаемый мистер Крамер, — с подчеркнутой вежливостью обратилась Марта к нему, — любое проявление женского участия стоит денег? Но, как тогда быть с теми несчастными женами, которые долгие годы живут со своими мужьями из жалости, из сострадания, когда у тех нет ни денег, ни достойной работы? Ничего, кроме пяти банок холодного пива, которыми они закидываются на ночь, чтобы впасть в блаженное забытье?
— Избитая истина, но исключения всего лишь подтверждают правила, — не разжимая губ, процедил Бишоп Крамер. — К тому же, с чего вы взяли, что вашим несчастным женщинам не выгодна эта жалость? Многие из них цепляются за жилье, ведь если они решатся развестись, им некуда будет идти. Многие боятся остаться в одиночестве, ведь если уйти от мужа-алкоголика — психопата, наркомана, игромана (не знаю уж, чем еще грешат мужчины), — совершенно не обязательно, что следующим, кого ты встретишь, будет принц на белом коне. Да и заинтересуешь ли ты принца? А так у них всегда есть хорошее оправдание для неудачи на личном фронте: я полюбила его, а он оказался засранцем, поэтому теперь я жалею его, потому, что он засранец. Классический пример женской логики, на которую умудряются попадаться даже мужчины…
— Попадаются, потому что хотят попадаться, — фыркнула Пэм, которую рассуждения этого провидца тоже порядком рассердили. — И потом, следуя вашей логике, мужчинам тоже выгодна их жалость. Они прекрасно понимают, что никому не нужны, кроме своих несчастных жен, к тому же все свои проблемы можно списать на «этих стерв, которые им жизнь сломали».
— Вот тут я с вами согласен, — кивнул Габо, решивший в этом споре взять женскую сторону. — И, скажу я вам, мужчины находят такие оправдания не реже, чем женщины. «Они были стервами, поэтому я три раза развелся», «Она ненавидела моих друзей, поэтому я, встречаясь с ними, всякий раз напивался как свинья»… Как часто я слышал это от своих приятелей. А то, что на самом деле они доводили своих бывших жен до исступления, то, что эти несчастные после таких браков годами торчали у психоаналитиков, — это, как ни странно, мои дорогие приятели оставляли, скажем так, за кадром.
Бишоп Крамер не без лукавства посмотрел на своего молодого оппонента.
— Хотел бы я знать, мой юный друг, как получилось, что вам довелось общаться и с женами, и с их
