стереть его.
Калина побелел, но продолжал сверлить взглядом своего врага. Последнее, что он видел, это подушечку большого пальца, медленно приближающуюся к его лбу.
Глава семнадцатая
— Это явный вызов! Он просто насмехается над нами! Мало того, что он убил лучшего моего агента, так еще прислал его труп мне на квартиру, замагнетизировав извозчика! — горячился подполковник Татищев, недовольный спокойствием обер-полицмейстера Овсова. — Представляете, в мой дом входит мужик с мертвым телом на спине и, гнусно ухмыляясь, говорит, что, мол, это подарок от известной мне личности, которую, дескать, вы разыскиваете, да хрен найдете. Он так и выразился — «хрен найдете». Конечно, извозчик ничего не помнит, как и лакеи в доме адмирала де Риваса. Преступник просто стирает у них память о себе. Как ластиком карандашные надписи на бумаге. Ну, и как все это расценивать, если не вызов?
— Уж не думаете ли вы, что между вами и этим — как его? — Магнетизером происходит дуэль? Мне почему-то кажется, что вы задеты и вам просто хочется свести с ним частные счеты, — строго посмотрел на Татищева Овсов. — Следствию не должны мешать эмоции и разнообразные чувства, например личная неприязнь.
— Да ни в коей мере! — продолжал горячиться Павел Андреевич. — Это ведь вызов не только мне, а всей… всему…
— Хорошо, хорошо. Что вы хотите?
— Закрыть город для всех выезжающих, — рубанул рукой воздух Татищев.
— Закрыть город?! — Овсов почти свирепо посмотрел на Татищева. — Да вы с ума сошли. Ведь не моровая язва и не холера, в конце концов, прости господи. Нет, это решительно невозможно!
— Возможно, ваше превосходительство, — продолжал настаивать Павел Андреевич. — Надлежит только на всех заставах расставить ваших людей с тем, чтобы они проверяли выезжающих из города мужчин на предмет отсутствия на их руках ногтей.
Овсов неприязненно посмотрел на Татищева.
— Всех?
— Всех, ваше превосходительство, — подтвердил Павел Андреевич.
— И членов монаршествующей фамилии прикажете проверять? — с большой долей сарказма произнес обер-полицмейстер.
— Полагаю, это ни к чему, — серьезным тоном ответил Татищев. — Ведь многих из них мы знаем в лицо.
Овсов немигающим взором уставился на подполковника. Смотрел долго, пристально, много раз намереваясь наговорить колкостей и едва сдерживая себя от этого.
Наконец промолвил не без язвы в голосе:
— Знаменитый генерал-полицмейстер Алексей Данилович Татищев, случаем, вам не родственник?
Павел Андреевич усмехнулся. Сей вопрос задавался ему не единожды, и покойный Шешковский был весьма доволен таким родством своего подчиненного.
— Родственник, — подтвердил Павел. — У нас общий предок. Князь Святослав Хоробрый. А родовую фамилию всем Татищевым дал князь Василий Юрьевич, новгородский наместник. В Новгороде Великом он переловил всех преступников, коих тогда, как вы знаете, именовали татями, и потому великий князь дал ему прозвище Тать-ищ, то есть татей ищущий, вот и стал Василий Юрьевич Татищем, а сыновья его — Татищевыми.
— Стало быть, это у вас фамильное — преступников разыскивать, — заключил обер- полицмейстер.
— Родовое, — поправил его Павел Андреевич.
Биографию генерал-полицмейстера Алексея Даниловича Татищева, почившего в чине генерал- аншефа — выше только генерал-фельдмаршал, а далее уже сам государь, — знали в столице многие.
Отец Алексея, Данила Татищев, был казанским помещиком средней руки. В богачестве не купался, но и лиха не ведал. Рос Алексей парнишкой смышленым и с ранних лет смекнул, что дома жить — чина не нажить. И подался Алешка Татищев в Москву служить российскому государю. Уж оченно хотелось быть значимым в собственных глазах. А паче — в глазах окружающих. Фамилии он был, слава богу, вполне «изячной», как-никак от самого Рюрика род сей велся и далее от князей смоленских, посему вскорости оказался он в денщиках самого царя Петра Алексеевича. И не просто в денщиках, а денщиках любимых. К смерти государя выслужил чинишко капитана, а после оставлен был при дворе нести «всякую» службу. Уж зело расторопен был капитан Татищев, и распоряжения, им получаемые, исполнялись как нельзя точно и в срок.
Пришелся Алексей Татищев и ко двору Анны Иоанновны, при коей получил он вполне заслуженно чин камергера.
При Лизавете Петровне отличился Алексей Данилович по сыскной части, за что пожалован был кавалером Александровского ордена. А в 1745 году, когда преставился прямо в Управе Благочиния старый генерал-полицмейстер Девиер, Татищев был назначен генерал-полицмейстером Санкт-Петербурга с производством в чин генерал-поручика.
Конечно, были и до него фигуры на сем посту. Чего только стоил Христофор Антонович Миних, коего за глаза звали «железным»!
А Федор Васильевич Наумов? Редчайший умница, большой ценитель шахматной игры и фортепианной музыки, любивший самолично производить дознание и наблюдать, как вгоняют злоумышленникам под ногти гвозди, допытываясь правды подноготной, и выбивают палками-длинниками правду подлинную.
Да и Антон Мануилович Девиер, впервые ставший генерал-полицмейстером еще при государе Петре Алексеевиче, тоже был сыскарем ушлым и битым, а иначе как бы ему удалось поймать несколько месяцев наводившего ужас на всю Адмиралтейскую сторону хитрейшего и безжалостного Черного Чухонца, мужеложца и насильника-убивца, никогда не оставляющего после себя свидетелей?
Но генерал-поручик Татищев сумел затмить всех своих предшественников. Именно он поставил должность генерал-полицмейстера на небывалую высоту. Он стал не только начальником столичной полиции, но и главой всех полицейских служб империи. Он не подчинялся ни Сенату, ни могущественнейшей тогда Канцелярии тайных и розыскных дел и был подотчетен лишь высочайшей власти.
В Петербурге он извел всех татей и лихих людей, как когда-то его предок в Новгороде, изничтожил веселые дома и притоны, и обыватели перестали бояться выходить темными вечерами из домов. Повывелись даже бездомные собаки, кои в неимоверных количествах расплодились во времена генерал- полицмейстера Девиера, и, казалось, даже улицы стали чище и как-то просторнее. А преступников, содеявших жестокие противузаконные дела и получивших за то внушительные сроки каторги, Алексей Данилович предложил клеймить специальными литерами: на лоб ставить букву «в», на правую щеку «р», на левую «ъ». Получалось «връ», то есть «вор».
— Так обывателю будет понятно, с кем он имеет дело, — пояснял он сенатским сановникам, коим показывал свой проект. — И сие весьма удобно для поимки бежавших с каторги и тюрем.
— Но ведь бывают случаи, что иногда невиновный получает тяжкое наказание и потом обнаруживается его невинность. Каким же образом вы освободите его от сих поносительных знаков? — спросил его один из сенаторов.
— Весьма удобным, — нимало не смутился генерал-полицмейстер. — Стоит только к слову «вор» добавить еще две литеры: «не».
