то, что они упаковали ее лиможский фарфоровый сервиз и оставили дома, вместо того чтобы выслать сюда, Лес наконец потеряла терпение.
– Одра, почему ты послала заниматься домом Мэри и меня? Тебе следовало сделать все самой. Может быть, тогда все было бы выполнено так, как тебе хочется.
Мать смерила ее долгим строгим взглядом.
– Когда ты наконец научишься управляться со своим характером? – Вопрос, который Лес приходилось выслушивать множество раз, был задан с подлинно аристократической терпимостью. – Это не моя вина, что ты и Мэри не сумели как следует справиться с работой.
– Но мы все сделали. – Лес заставила себя говорить ровным тоном, но голос ее дрожал от этого усилия. – Во всяком случае, мы сделали все так, как считали уместным. Раз уж ты поручила это дело нам, то тебе придется удовлетвориться результатами.
– Совершенно верно, – как ни удивительно, согласилась Одра. – К сожалению, за ваши действия расплачиваться приходится мне. – Она отвернулась, показывая, что обсуждение закончено. – Сегодня мы сядем за ленч на застекленной веранде.
Одра никогда не позволяла, чтобы последнее слово в любой беседе оставалось за дочерью. Сдержав вздох досады и обиды, Лес последовала за матерью в комнату с громадными на три стены окнами из затененного стекла с видом на океан. В окна барабанили капли, и за стеклом, залитым дождем, расплывались очертания гнущихся под ветром пальм. Над штормовой зеленой Атлантикой низко нависли тяжелые облака, а громадные волны набегали на пляж и с шумом откатывались назад. Бушевавшая за окном непогода как нельзя лучше подходила к настроению, которое не покидало Лес все последние дни.
Они подошли к столику, сервированному на двоих, и сели друг напротив друга. Не успела Лес расправить на коленях льняную салфетку, как вошла служанка, поставила на стол салат из свежих авокадо и начала раскладывать его по тарелкам. Лес неохотно принялась за еду – беспокойство лишило ее всякого аппетита.
Мать сменила гнев на милость и во время ленча говорила только о семейных делах, рассказывая Лес, что произошло за те две недели, пока та отсутствовала. Она трещала без умолку, не обращая внимания на молчание собеседницы, – Одре и не требовалось, чтобы ей отвечали. Лес это вполне устраивало, она была занята своими мыслями и едва ли слышала что-нибудь из того, что говорила мать. Наконец служанка убрала тарелки, и Лес больше не надо было притворяться, будто она ест. Перед Одрой появился чайник и подогретые чашки.
– Что это с тобой, Лес? Ты могла бы проявлять больше интереса к тому, о чем я рассказываю. – Одра, наливавшая в чашку чай из керамического чайника, бросила на дочь неодобрительный взгляд.
– Я думала. – Лес приняла у матери поданную ей на блюдце чашку.
– Думала или дулась? – Одра налила чай себе.
– Думала, – твердо повторила Лес и положила себе сахару.
– О чем? У вас с Эндрю какие-нибудь разногласия? – Проницательные темные глаза с любопытством изучали дочь.
– Нет, мы с ним отлично ладим. А почему ты об этом спрашиваешь? – Сама тема разговора заставила Лес занять оборонительную позицию.
– У всякой пары от случая к случаю возникают какие-нибудь разногласия. В семейной жизни этого не избежать. А я знаю, что в последнее время юридическая практика отнимает у него массу времени. И ты, вполне естественно, можешь почувствовать, что тобой пренебрегают.
– Ну, я этого не чувствую, – сказала Лес. – Если между нами и бывают кое-какие трения, то не из-за этого. Во всяком случае, не прямо из-за этого.
Ей не хотелось откровенничать с матерью, но Одра умела выуживать интересующие ее сведения.
– Почему бы тебе не рассказать мне, в чем дело? Возможно, я не сумею тебе помочь, но ведь иногда бывает достаточно того, что просто поговоришь с кем-нибудь о своих проблемах. – Одра уселась поглубже в кресле, расправила плечи и выпрямила спину, приготовившись слушать.
– Тут нет ничего такого, от чего земля бы затряслась, – Лес попыталась с самого начала показать, что ее затруднения в общем-то совсем незначительны. – Роб и Триша выросли и через год-другой будут жить совершенно самостоятельно. Поэтому теперь у меня будет много свободного времени, и надо подумать о том, чем его заполнить. Я больше не могу ничего не делать весь день, пока Эндрю работает.
– А мне кажется, что у тебя есть множество дел, которыми ты должна заниматься, – нахмурилась Одра. – Ты ведешь такую большую работу…
– Я не говорю об общественных клубах или местных благотворительных организациях, – нетерпеливо прервала ее Лес. – Я хочу делать что-то такое, что действительно можно назвать работой. Есть же женщины, занятые настоящим делом. Ну, скажем, у Шейлы Козгров – свой маленький магазин модного платья, а Билли Таунзенд открыла галерею искусств.
– Не понимаю, о чем ты. Что означает весь этот вздор? – пожав плечами, спросила Одра.
– Мне следовало заранее знать, что ты не поймешь. – Лес отодвинула стул, подошла к выходящей на океан стеклянной стене и напряженно застыла, глядя в окно.
– Тогда ты, может быть, возьмешь на себя труд объяснить поточнее, чего именно я не понимаю, – спокойно потребовала мать. Хотя она и не повысила голос, это была не просьба, а приказ.
– Я хочу изменить свою жизнь. Чем-нибудь заняться.
– Настоящим делом, – проговорила Одра, повторив сказанные ранее слова Лес. – А ты уверена, что все эти дорогие модные лавки, галереи искусств и есть то самое
– Да.
Лес стояла, ссутулившись и засунув сжатые в кулаки руки глубоко в карманы расклешенной юбки. Она представляла, какой понурой выглядит со стороны ее поза, но даже не пошевелилась, чтобы подтянуться, хотя и опасалась, что мать одернет ее и Лес придется выслушать еще одну лекцию о хороших манерах.
