повернула ручку управления громкостью, и стоны, заставившие задрожать пол, пошли мне прямо в голову.
– В другую сторону, – простонал Дэтт.
Звук уменьшился, но магнитофон продолжал работать, хотя рыдание девушки стало теперь еле слышным, но от этого отчаянный плач казался еще беспомощнее, словно кого-то покинули или заперли.
– Что это? – спросила служанка.
Голос ее дрожал, но она, казалось, не спешила выключать магнитофон. В конце концов бобины клацнули и замерли.
– На что похож этот звук? – уточнил Дэтт. – Обыкновенный девичий плач и стоны.
– Мой бог, – хрипло сказала служанка.
– Успокойтесь, – бросил ей Дэтт. – Это для любителей театра. Только для любителей театра, – пояснил он мне.
– Я вас не спрашивал, – сказал я.
– Ну, а я вам говорю.
Служанка перевернула кассету и перемотала ее. Теперь я был в полном сознании и сел так, что мог видеть комнату.
Мария в мужском плаще, накинутом на плечи, стояла у двери и держала туфли в руках. Она безучастно смотрела на происходящую сцену и выглядела несчастной. У зажженного огня сидел парень и курил небольшую манильскую сигару, покусывая конец, измочаленный, как конец веревки, поэтому каждый раз, когда парень вынимал сигару изо рта, он гримасничал, стаскивая с кончика языка кусочки табачного листа.
Дэтт и старая служанка оказались одетыми во французские медицинские халаты с высокими воротниками, застегнутые на пуговицы. Халаты выглядели очень старомодными. Дэтт стоял близко ко мне, рассортировывая полный поднос инструментов и изо всех сил изображая дипломированного врача.
– Ему сделали ЛСД? – спросил Дэтт.
– Да, – ответила женщина. – Он скоро начнет действовать.
– Вы ответите на любой вопрос, который мы вам зададим, – сказал мне Дэтт.
Я знал, что он прав: умело используемые барбитураты могли свести на нет годы моего обучения и весь мой опыт и сделать меня столь же разговорчивым и готовым к сотрудничеству, как малое дитя. А что делает ЛСД, все знают.
Что за невезение – потерпеть поражение и лежать обнаженным. Я дрожал. Дэтт похлопал меня по плечу. Старуха суетилась рядом.
– Амитал, – приказал Дэтт, – ампулу и шприц.
Она разбила ампулу и наполнила шприц.
– Работать надо быстро, – объяснил Дэтт. – Через тридцать минут все будет бесполезно: лекарство действует короткое время. Подвинь его вперед, Жюль, чтобы она могла зажать вену. Протри спиртом, Жюль, незачем поступать негуманно.
Когда Жюль послушно рассмеялся шуточке Дэтта, я почувствовал его горячее дыхание у себя на затылке.
– Теперь зажми вену, – велел Дэтт.
Женщина использовала мускулы плеча, чтобы сжать вену предплечья, и подождала некоторое время, пока вена набухнет. Я с интересом следил за этой процедурой, металлические предметы были блестящими и неестественно яркими. Дэтт взял шприц, и старуха сказала:
– На тыльной стороне руки вены неглубокие. Если образуется сгусток, то у нас еще останется много других.
– Хорошая мысль, – согласился Дэтт. – Он трижды прокалывал кожу в поисках вены, толкая шприц до тех пор, пока кровь не хлынула мощным красным фонтаном в стеклянный шприц для подкожных инъекций.
– Отпусти, – сказал Дэтт. – Отпусти, иначе у него будет синяк. Для нас важно, чтобы синяка не было.
Она перестала зажимать плечевую вену, и Дэтт посмотрел на часы, вводя лекарство в вену равномерно, со скоростью один кубический сантиметр в минуту.
– Скоро он почувствует сильное облегчение, почти оргазм. Приготовьте мегимид. Я хочу, чтобы он мог отвечать на вопросы, по крайней мере пятнадцать минут.
Мсье Дэтт взглянул на меня.
– Кто вы? – спросил он по-французски. – Где вы, какой сегодня день?
Я засмеялся. Казалось, его проклятая игла колола чужую руку, и это было смешно. Я снова засмеялся. Мне хотелось быть совершенно уверенным насчет руки, и я внимательно за ней наблюдал: в белой коже торчала игла, но рука не имела отношения к моему плечу. Создавалось полное впечатление, что Дэтт колет кого-то другого. Теперь мой смех стал безудержным, поэтому Жюль принялся успокаивать меня. Должно быть, я дергался, потому что Дэтту было нелегко ввести иглу.
– Держите наготове мегимид и цилиндр, – приказал мсье Дэтт, у которого были волосы – белые волосы – в ноздрях. – Не будьте излишне осторожны. Мария, быстро подойдите сюда, вы нам понадобитесь, и парня поближе – он будет свидетелем, если нам понадобится таковой.
Мсье Дэтт с жутким грохотом уронил что-то на эмалированный поднос. Теперь я не мог видеть Марию, но чувствовал запах ее духов.
Могу поспорить, что это
– Отлично, – сказал мсье Дэтт.
И я услышал, как Мария тоже что-то говорит оранжевым голосом. Все знают, подумал я, все знают цвет духов
Огромный стеклянный апельсин разбился на миллионы призм, каждая из которых была бриллиантом, подобным церкви Сен Шапель в разгар дня, и я скользил в этом сверкающем свете, как ялик скользит по сонной воде, белые облака висели низко, и краски сияли и музыкально журчали надо мной.
Я взглянул на мсье Дэтта и испугался. Его нос стал невероятных размеров, не просто большой, но чудовищный, больше, чем носы вообще могут быть. Я был напуган тем, что увидел, потому что знал: лицо мсье Дэтта было таким же самым, как всегда, исказилось только мое восприятие. Однако даже осознание того, что искажение происходит в моем мозгу, а не на лице мсье Дэтта, не изменило образа: нос мсье Дэтта вырос до гигантских размеров.
– Какой сегодня день? – спрашивала Мария.
Я ответил.
– Просто пулеметная очередь, – сказала она. – Слишком быстро, чтобы разобрать.
Я прислушался, но не смог услышать никого, кто говорил бы слишком быстро. Глаза ее были нежными и немигающими. Она спрашивала меня о моем возрасте, о дате рождения и задавала множество профессиональных вопросов. Я рассказал ей все, о чем она спрашивала, и даже больше. О шраме на моем колене и о дне, когда мой дядя всадил монетки в ствол дерева. Я хотел, чтобы она знала обо мне все. «Когда мы умрем, – говорила мне моя бабушка, – мы все попадем на небеса. – И, обозревая вокруг, добавляла: – Поскольку наверняка здесь – ад». У старого мастера Гарднера нога атлета, кому принадлежит другая нога? Цитата: «Пусть я паду, как солдат…»
– Желание, – сказал голос мсье Дэтта, – выразить себя, довериться…
– Да, – согласился я.
– Я приведу его в нужное состояние с помощью мегимида, если он зайдет слишком далеко, – сказал мсье Дэтт. – Сейчас он в нужном состоянии. Прекрасные ответы. Прекрасные ответы.
Мария повторяла все, что я говорил, как будто Дэтт не мог слышать этого сам. Она повторяла каждую фразу не один раз, а дважды. Сначала говорил я, потом она, потом опять говорила она, но как-то иначе; что-то отличалось, поэтому я поправлял ее, но она не воспринимала моих поправок и говорила своим чудесным голосом, гладким и звонким, как свирель, голосом, полным песен и печали, похожим на звук гобоя
