Жан-Поль Паскаль, красивый мускулистый молодой человек с узким тазом, легко принимал вид ковбоя, которым так восхищаются французы. Его высокая поджарая фигура была полной противоположностью крепкой, грубоватой и коренастой фигуре Бирда. Загорелая кожа на лице Паскаля подчеркивала безупречность зубов. Он был одет в дорогой светло-голубой костюм и носил галстук с вышитым рисунком. Сняв темные очки, он положил их в карман.
– Вы английский друг мсье Бирда, – произнес молодой человек, пожимая мне руку. – Очень приятно.
Рукопожатие его было мягким, даже немного застенчивым, как будто он стеснялся того, что выглядит, как кинозвезда.
– Жан-Поль не говорит по-английски, – сказал Бирд.
– Не совсем так, – пояснил Жан-Поль. – Я немного говорю по-английски, но не понимаю того, что вы говорите в ответ.
– Верно, – подтвердил Бирд. – Такова идея английского языка. Иностранцы могут передавать нам информацию, но англичане все еще в состоянии говорить друг с другом так, что другие их не понимают. – Его лицо стало суровым, потом он чопорно улыбнулся. – Все равно Жан-Поль хороший парень: он художник. – Бирд обернулся к Паскалю: – У тебя был трудный день, Жан?
– Трудный, но сделал я немного.
– Ты должен себя заставлять, мой мальчик. Никогда не станешь великим художником, пока не научишься прилагать усилия.
– Да, но ведь каждый должен найти себя, продолжая работать со своей собственной скоростью, – возразил Жан-Поль.
– Ты работаешь слишком медленно, – провозгласил Бирд и передал Жану-Полю рюмку шерри, не спрашивая, хочет ли тот.
Жан обернулся ко мне, желая объяснить свою лень.
– Трудно начать писать, но когда начало положено, остается только добавлять мазки к начатому.
– Чушь, – возразил Бирд. – Начать – самое простое, продолжить гораздо труднее, а труднее всего закончить.
– Это похоже на любовный роман, – сказал я.
Жан засмеялся. Бирд вспыхнул и почесал крыло носа.
– О, работу и женщин нельзя смешивать. Женщины и свободная жизнь временами приятны, но в среднем возрасте обнаруживаешь, что женщины некрасивы, а мужчины не обладают необходимой квалификацией; результат самый печальный. Спросите об этом вашего друга мсье Дэтта.
– Месье Дэтт ваш друг? – спросил Жан-Поль.
– Я едва знаю его, – ответил я. – Просто я спрашивал о нем Бирда.
– Не задавайте слишком много вопросов, – сказал Жан. – Этот человек пользуется большим влиянием, про него говорят, что он граф Перигор и принадлежит к древнему роду, что он человек могущественный и крайне опасный. Он врач-психиатр. Говорят, он использует ЛСД в больших количествах. Его клиника такая же дорогая, как и все клиники в Париже, но только пользуется дурной славой.
– А в чем, собственно, дело? – спросил Бирд. – Объясни.
– Так говорят, – пожал плечами Жан, смущенно улыбаясь, и замолчал, но Бирд сделал нетерпеливое движение рукой, и он продолжил: – Это история об игре на деньги, о высокопоставленных людях, которые попали в сложное финансовое положение и оказались… – Жан сделал паузу, – в ванне.
– Это означает «мертвы»?
– Это означает «в беде», это идиома, – объяснил мне Бирд по-английски.
– Одна или две высокопоставленные особы покончили с собой, – добавил Жан. – Говорят, они погрязли в долгах.
– Дураки проклятые, – сказал Бирд. – И такие люди сегодня занимают ответственные посты. Никакой стойкости, никакого характера! И этот парень, Дэтт, замешан в этом, да? Я так и думал. Ну, хватит о них. Говорят, лучше учиться на чужих ошибках. Выпьем еще шерри и пойдем ужинать. Что вы скажете о «Башне»? Это одно из немногих мест, где не нужно заранее заказывать столик.
В этот момент появилась Анни в простом зеленом платье спортивного покроя. Приветствуя нас, она фамильярно поцеловала Жана-Поля.
– Завтра рано утром, – повторил Бирд, расплачиваясь с ней. Она кивнула и улыбнулась.
– Привлекательная девушка, – сказал Жан-Поль, когда Анни ушла.
– Да, – подтвердил я.
– Бедное дитя, – вздохнул Бирд. – В этом городе трудно жить молодой девушке без денег.
Я обратил внимание на ее сумочку из крокодиловой кожи и на туфли от Шарля Журдена, но ничего не сказал.
– Хотите пойти в пятницу на открытие выставки искусств? Будет бесплатное шампанское. – Жан-Поль извлек полдюжины отпечатанных золотом приглашений, дал одно мне, а другое положил Бирду на мольберт.
– Да, пожалуй, мы туда сходим, – согласился Бирд, жаждующий организовать нас. – Ты на своей чудесной машине, Жан? – спросил он.
Жан кивнул.
Машина Паскаля оказалась белым «мерседесом» с откидным верхом. И мы поехали через Елисейские поля, наслаждаясь вечером.
Мы хорошо выпили и поужинали, и Жан-Поль замучил нас вопросами о том, правда ли, что американцы пьют кока-колу потому, что она полезна для печени.
Был уже почти час ночи, когда Жан забросил Бирда в студию и предложил отвезти меня домой, к «Маленькому легионеру», над которым находилась моя комната.
– Я был особенно рад с вами познакомиться, – сказал он. – Бирд думает, что он единственный серьезный художник в Париже, но нас здесь много – тех, кто так же упорно работает в своей собственной манере.
– Возможно, служба в военно-морском флоте не лучший способ учиться живописи.
– Живописи не нужно учиться. Во всяком случае, не больше, чем учиться жизни. Глубина суждений человека зависит от его способностей. Бирд человек искренний, жаждущий знаний, и у него есть способности к этому ремеслу. Уже сейчас здесь, в Париже, его работы вызывают серьезный интерес, а репутация в Париже обеспечит вам репутацию в мире.
Некоторое время я сидел, кивая, потом открыл дверь «мерседеса» и вышел из машины.
– Спасибо, что подвезли.
Жан-Поль потянулся через сиденье, протянул мне свою визитку и пожал руку.
– Позвоните мне, – сказал он, не выпуская моей руки, и добавил: – Если хотите попасть в дом на авеню Фош, могу устроить. Не уверен, что мне следует вам это предлагать, но, если у вас есть деньги, которые не жаль потерять, я вас представлю. Я близкий друг графа.
– Спасибо, – поблагодарил я и взял визитку.
Он нажал на акселератор, и мотор заурчал. Жан-Поль подмигнул и сказал:
– Но потом не жалуйтесь.
– Не буду, – пообещал я, и «мерседес» двинулся вперед.
Белая машина свернула за угол так резко, что скрипнули покрышки. «Маленький легионер» был закрыт. Я вошел через боковую дверь. Дэтт и мой хозяин все еще сидели за тем же столом, что и после обеда, все еще играя в «Монополию». Дэтт читал свою карту:
– Что скажут ваши пациенты? – спросил хозяин.
– Они меня хорошо понимают, – ответил Дэтт.
Казалось, он воспринимает игру всерьез. Возможно, так он больше выигрывает.
Я на цыпочках поднялся наверх. Из моего окна открывался хороший вид на Париж. Темный город пересекали красные неоновые артерии туристической индустрии, которые текли от площади Пигаль через Монмартр к бульвару Мишель. Казалось, Париж – большая незаживающая рана.
