погибли во время войны. Да, ответил я, и хочешь, я угадаю, кто убил их? Лиз просто взбесилась, когда я сказал это, но я гарантирую, он страшная сволочь этот Сайлас, и пусть вас не обманывает его старорежимный галстук и аристократическое произношение.
Он презирает меня. Сайлас презирает меня, потому что у меня нет такого образования. И каждый раз, когда я пытаюсь узнать что-то новое, он не скрывает своего леденящего сарказма. Всякий раз, когда он застает меня за чтением книги, он добавляет к ее названию «для малышей» или «изложено для детей до пяти лет», ну чтобы я почувствовал себя совсем слабоумным. Я понимаю, куда он клонит. Он хотел бы, чтоб я перестал учиться. Он боится, что в один прекрасный день, я возьму все в свои руки. Все – и Лиз тоже. Временами я замечаю блеск страха в его глазах. Лиз намного моложе Сайласа. Ее семья знакома с ним уже много лет, и Сайлас давно заприметил ее, и все кончилось тем, что они сейчас вместе. Она говорит, что Сайлас предлагал ей выйти за него замуж, но она отказалась. Очень давно. Да уж. Сомневаюсь я в этом, очень сомневаюсь. С чего бы Сайлас предлагал такое? Его компьютер не принял бы эту идею и запищал бы в знак протеста. Здесь Сайлас ничего не выгадывал, а то, что не приносило Сайласу выгоды, Сайлас просто не делал.
Во всех этих делах не было изюминки, не было настоящего стиля – куража, как сказали бы французы. Сайлас всегда изображал из себя важную шишку, ходил позвякивая цепочкой своих часов, а мы с Лиз бегали как ошпаренные и все делали своими руками. Вот если бы Сайлас разрешил мне разработать план такой операции, все было бы по-другому. Я бы представил нас как команду пилотов-акробатов, желающих продать свои три самолета и переключиться на сверхзвуковые. Я рассказал Сайласу и Лиз об этой своей идее, но они и слушать не пожелали. Или, вот, у меня была еще мысль, будто мы экспедиция из трех человек, отправляющаяся на поиски исчезнувших сокровищ Вавилона. В этом случае я мог бы воспользоваться своей книгой по археологии. Потом еще я мог выступать финансовым гением, с которым все хотели бы наладить контакт. Что-то вроде скрытого рычага европейской финансовой политики, который росчерком пера вершит судьбы правительств. А тебя, кореш, к черту.
Да что угодно, только не эти выкрутасы в поганых офисах. Представьте себе старых зануд, просиживающих штаны на этих жестких креслах, день за днем с девяти до пяти. Представьте, как они тарабанят по пишущей машинке, отвечают на телефон, прогибаются перед боссом до тех пор, пока их не выпрут на пенсию. И все это за какую-нибудь сотню в неделю, ну еще можешь тащить домой всякие там карандашики. Тьфу. Не для меня все это. Не для меня, парень. Я создан для открытых просторов, сверхзвуковых полетов, для Канн, Ниццы, Монте-Карло. Там, где богатая добыча и легкая жизнь, где навалом простофиль и крупные бабки, – вот там бы я получил гран-при. Я не похож на охранника. Скорее, на водителя. На гонщика – вот на кого я похож. Вот он входит в вираж – вжих, вжих, вжих – и набирает скорость, он справляется с виражом – любо-дорого смотреть! Вжих-вжих. Выскочил на тротуар. Вот две машины идут рядом, колеса в миллиметре друг от друга, он обгоняет фон Тирпица, несется вниз по склону, и тут начинается дуэль! Вжих-вжих. Невероятно, они устанавливают новый рекорд! Монте еще никогда не видел ничего подобного, толпа неистовствует, я отвечаю, толпа сходит с ума.
– Ради бога, прекрати этот шум, – сказала Лиз, просунув голову в дверь. – Они скоро будут здесь.
Я плотнее нахлобучил фуражку охранника.
– И не вздумай закурить, – приказала Лиз. – Ты знаешь, как это раздражает Сайласа. На тебе конфетку. – Она положила леденец на стол.
– Вжих, – сказал я. – Вжих, вжих, вжих.
Я попытался обнять ее, но она увернулась и вышла из комнаты, закрыв за собой дверь. Я до смерти – хочу курить, но не закуриваю. Сайлас не разрешает курить на посту, конечно, если это не входит в роль. И я никогда не огорчаю его – по-настоящему, я хочу сказать, то есть когда мы на деле. А в остальном я довольно часто огорчаю его.
Глава 2
Лиз
Я не назвала бы это благоприятным началом. Сайлас и Боб кланялись друг другу, как парочка японских генералов, и твердили: «Этап номер один завершен». Я развесила картинки в рамочках на нашем фальшивом сейфе и позвонила в банк, чтобы предупредить, что мы выезжаем за деньгами. Затем Боб удалился в соседнюю комнату, и я поняла, что он сейчас будет примерять свою форменную фуражку и пялиться в зеркало. Хорошо бы он догадался не закурить сигарету, потому что Сайлас обязательно учует запах и закатит одну из своих истерик. Наши два простака должны были явиться с минуты на минуту, а я все никак не могла решить, стоит ли переодевать чулки – на одном пошла петля, другой вытянулся на колене. На столе Сайлас небрежно раскидал карты геологоразведочных работ. Лицо его было сосредоточенно, губы напряжены, как и нервы. Мне хотелось подойти к нему и положить ладонь ему на руку, чтобы он взглянул на меня, расслабился на мгновение и улыбнулся, но прежде чем я успела шевельнуться, он сказал: «Два тридцать пять. Водитель скоро доставит их к парадному входу. Займи свое рабочее место, дорогая». Он выглядел безупречно: черный пиджак, брюки в тонкую белую полоску, золотая цепочка часов и эти нелепые очки с оправой до половины, поверх которой он бросал отсутствующие взгляды. Как я люблю его. Я улыбнулась, и он ответил легкой усмешкой, будто боялся, что я восприму это как поощрение и потрачу драгоценное время на всякие нежности.
Мы еще не получали фальшивого телетайпного сообщения. Я бегом спустилась в вестибюль, где пустовала телетайпная. В наше субботнее посещение привратник показал мне, где она расположена. Я переключила аппарат на режим местной передачи, так что связь прекратилась, и набрала настоящий номер багамского телетайпа и обратный код Амальгамин. Внизу я напечатала подставное послание из Нассо и снова переключила аппарат на нормальный режим работы. Оторвав лист, я оставила его возле формы Боба. На том же листе было несколько настоящих сообщений. Я сняла сережки и бусы и попыталась пригладить волосы. Бесполезно, без парикмахерской не обойтись. Тут я услышала голос Сайласа:
– Спускайся вниз, гусеничка. Эти два идиота должны пробыть здесь не более пяти минут. Иди задержи их.
– Иду, дорогой.
Я надела на шею цепочку с тяжелыми, очень ученого вида очками и схватила блокнот. Хорошо, что я поспешила, потому что заказанный нами «линкольн», который мы послали за этими простофилями, подъехал к зданию как раз в тот момент, когда я вошла в вестибюль.
Я поприветствовала наших дурачков и шепотом перебросилась парочкой слов с водителем.
– Вы должны взять итальянца – мистера Сальвадора Ломбарде – здесь, у этого здания, в три часа шесть минут, минута в минуту. Ясно? Подождите?
– Может быть, да, леди, а может, и нет, – ответил водитель. – Но если вокруг меня начнут собираться лягавые, я выкачусь за угол, а в нужное время снова подъеду к этому месту. Так что, если меня не будет, скажите, пусть не трогается с места. Итальянец, говорите, а?
– Белая фетровая шляпа, темные очки и темно-коричневое пальто, – сказала я.
– Ишь ты, Аль Капоне, значит, – сказал шофер и рассмеялся.
Я наклонилась к нему.
– Только попробуй так подколоть Сала, – я оскалила зубы, – и мигом очутишься в реке.
И поспешила вслед за двумя простаками, уже ждавшими в вестибюле.
– Сегодня не обычный наш водитель, – объяснила я. – У нас сейчас так много водителей, что они вечно забывают, что им приказано делать.
Два простака кивнули. Один из них – Джонни Джонс, толстяк в районе сорока – в своем пушистом пальто напоминал симпатичного игрушечного медвежонка. Второй – Карл Постер – был высоким, представительного вида, с серыми глазами и точеным носом, он разглядывал меня, как с колокольни. Таких обычно снимают в амплуа неверных мужей в итальянских фильмах, которые то и дело запрещает Лига нравов.
– Я собиралась угостить вас кофе, – сказала я. – но как назло, наша кофеварка наверху что-то барахлит сегодня.
