использовать его лишь представитель племени парнокопытных.'
Рассказывают, что ходжа Насреддин держит в чулане Страшное Вервие, доставшееся ему в наследство от далёкого предка по отцовской линии, ассасина. Каждый четверг ходжа собирает домочадцев за обеденным столом, извлекает из старинной шкатулки ветхое Вервие, кладёт на стол и приказывает жене и детям бояться. По истечению часа страх проходит, Насреддин запирает Вервие в шкатулку и уносит в чулан - до следующего четверга.
Когда у ходджи Насреддина родился мальчик, муфтий предложил назвать его Моhаммадом - в честь Святого Пророка, будь благословен Он в веках, но Насреддин решил: 'Мы назовём сына Фредерик.' 'Почему Фредерик?' - удивился муфтий. 'Легче простого стать пророком в своём отечестве, когда тебя зовут Моhаммад, но Пророк завещал нам избегать лёгких путей!' Муфтий не стал спорить, а по прошествии трёх десятилетий наведался к Насреддину, чтобы узнать о судьбе обладателя странного имени: 'Ну что, стал твой сын Пророком, Насреддин?' 'Нет.' 'Наверное, он стал муфтием?' 'Нет, не стал он и муфтием.' 'Я же говорил: назови сына Моhаммадом, и всё само собой образуется! Ну кем по-твоему можно стать, обладая таким дурацким именем?' Насреддин ответил: 'Пианистом.' 'Кем?' Насреддин вздохнул и принялся терпеливо объяснять: 'Пианист - это человек, который нажимает пальцами белые и чёрные дощечки, которые в определённом порядке расположены на поверхности деревянного ящичка.' 'Аллах Всемогущий!' - воскликнул потрясённый муфтий. 'Ящичек - лакированный и очень красивый,' - чуть не плача, добавил Насреддин. - 'Кроме того, оттуда льётся музыка'. 'Ну музыка хоть приличная?' - сочувственно спросил муфтий, и Насреддин признался: 'Музыка - отвратительная. Зато платят хорошо, и работа - непыльная.'
Однажды за обедом Насреддин подавился сочным куском баранины. Чувствуя, что задыхается, ходжа мысленно попросил Аллаха об избавлении, пообещав взамен навсегда отказаться от вкушения жирной пищи. Застрявший кусок мяса немедленно вышел на поверхность, позволив ему, наконец, отдышаться. Прийдя в себя, он принялся во всю глотку хулить Господа. «Что ты такое говоришь?» - ужаснулась жена. «Опять мошенничает, - пожаловался ходжа, - нет чтобы просто сказать: «Насреддин, не ешь жирного!» Вместо этого Прохвост ставит мне в укор, что лишь под угрозой смерти я готов поступиться гастрономическими удовольствиями.» «Да ведь это истинная правда!» - тихонько пробормотала жена, опуская глаза. Насреддин ответил шёпотом: «Тссс. Кроме нас с тобой об этом никто не знает».
За ужином Насреддину почудилось, что напротив него на стуле сидит его покойная тёща и уписывает за обе щёки плов, что приготовила ему жена. 'Матушка! Что с вами! - закричал он, - Исхудали-то как!… Неужто на Том Свете плохо кормят?' 'Кормят, но не тех, кто голоден, - призналась тёща. - а по совокупности заслуг.' 'Это как?' - удивился Насреддин. 'Тёща Великого Имама Ахмада ест три раза в день, мать Пророка Моhаммада - пять, а мне лишь один раз в день дают чечевичную похлёбку.' 'Что же делать, как поправить положение?' 'Больше святости, дорогой Насреддин - на тебя одного надежда!' ' Бу ду стараться', - пообещал ходжа, а про себя подумал: 'А может быть, дело в том, что при жизни эта женщина ела как не в себя?…' 'Прекрати, Насреддин!' - закричала покойная тёща. 'В чём дело матушка?' 'Такие мысли не способствуют пробуждению святости!' 'Зато соответствуют реальному положению дел…' - мстительно подумал Насреддин, и тут же получил плюху. 'Как в старые добрые времена…' - подумалось ему, а следующая мысль снова вышла несвяторечивая: 'Кажется, нам не повредил бы обряд экзорцизма'.
Услышав много доброго и удивительного о Насреддине, явился к нему некто по имени Авхад ад-дин Кирмани - для дружеской беседы и совместных благочестивых размышлений. После церемонного приветствия, вручения рекомендательных писем и чаепития, спросил: «Что вам известно, достопочтенный, о Величайшем Элементе, который хранится в сокровеннейших тайниках Всеславного?» Ходжа удивился, и ответил, что Аллах, да пребудет Слава его в веках, не пожелал поделиться с ним, Насреддином, сведениями о чудесном Элементе. «Но как же! - вскричал гость, - ведь о том пишет мудрейший Ибн Массара!» Насреддин пожал плечами. «Но ведь и ал-‘Кушайри твердит об Элементе в трактате «О Матери городов и небесной географии»!» Насреддин задумался, пошевелил губами, перебирая в памяти названия прочитанных книг и сознался, что сей труд ему неизвестен. Авхад ад-дин Кирмани в отчаянии прошептал: «Но ведь и ал- Мухасиби…» Тут Насреддин подскочил на месте, словно его пчела ужалила и попросил учёного гостя посидеть в одиночестве минуту-другую. Авхад ад-дин Кирмани, донельзя разочарованный визитом, собрался уже восвояси, но в последний момент был остановлен ходжой - уже на пороге: «Кажется, я нашёл то, о чём вы тут говорили. Не угодно ли взглянуть?» Гость вытаращил глаза: «Аллах Милосердный, да ведь это!…» «Да, - отозвался Насреддин, - оно самое. Правда Всеблагой не называл его Величайшим Элементом и не поминал имён мудрейших. Если мне не изменяет память, речь шла о том, чтобы «засунуть куда подальше эту штуковину, чтоб дети из неё свистулек не понаделали». Впрочем, я сразу догадался, что это шутка. Сами видите, свистулек из этой «штуковины» не понаделаешь, зато, насколько удалось выяснить моей супруге, она вполне годится для того, чтобы взбивать сливки и раскатывать тесто».
Однажды ходжа Насреддин отправился на базар и долго ходил взад и вперёд вдоль прилавков - прицениваясь, но ничего не покупая. Рыночный стражник некоторое время наблюдал издали, в конце концов обратился к нему с назиданием: «Уважаемый, я вижу, денег у вас нет, вы лишь напрасно теребите торговый люд. Подай вам это и то, поменяй фасон и размер, взвесь и порежь, а выгоды купцу - ни на грош. Если бы я не знал, что вы - ходжа Насреддин, подумал бы, что на рынке завёлся воришка: ждёт пока купец отвернётся, чтобы запустить руку в чужую мошну». В ответ на это ходжа вытащил из кармана кошель, полный золотых и серебрянных монет, и молча подал его стражнику. Тот принялся извиняться. Насреддин жестом остановил его, показывая, что не в обиде, и сказал: «Обычно я покупаю здесь на сумму столь незначительную, что выбирать товар долго не приходится. Но сегодня меня пригласил для беседы наш правитель Тимур, и, провожая до ворот, дал этот кошелёк. Он сказал: «Милый ходжа, я хочу, чтобы ты пошёл на базар и купил что-нибудь такое, что способно доставить тебе маленькое человеческое удовольствие». Вот уже четвёртый час я брожу здесь и выяснил за это время, что маленькое человеческое удовольствие можно получить лишь бесплатно - выбирая и прицениваясь, но заплатив деньги, немедленно его теряешь».
Когда Насреддина упрятали в психушку, врач принялся осторожно расспрашивать его, пытаясь выяснить причину помрачения рассудка: 'Вы знаете почему здесь находитесь?' 'Конечно знаю, - ответил Насреддин, - вот уже три года подряд я просыпаюсь под утро от собственного воя. Мне снится, что я - собака и вот-вот превращусь в человека.' 'Стало быть, у вас проблемы со сном?' 'Проблемы со сном - у моих соседей, доктор. Жена и дети одно время пугались, но - привыкли. А у меня вообще нет никаких проблем.' 'Вы что же, хотите сказать, что не видите ничего странного в том, чтобы просыпаться ни свет ни заря? Бу дить соседей? Пугать детей?' 'Ничего не поделаешь: возвращать себе человеческий облик довольно неприятно. Зато нет ничего прекраснее раннего отхода ко сну, когда мне снится, что я вновь превращаюсь в собаку.'
