эстампы, древности, диковины, – принадлежало Обществу, которое, каким бы недейственным оно ни казалось, тем не менее продолжало существовать. Оставалось провести опись прихожей, кухни и двух комнат: передней и задней. Это не заняло много времени. Ибо если во время описи большого дома на Синт-Антонисбреестраат судебные исполнители внесли в журнал триста пунктов, здесь едва набралось пятьдесят. В противоположность тому, что делал Рембрандт в надежде придать большую ценность своему имуществу при первой инвентаризации, Кристиан Дюзарт и Магдалена избегали вносить уточнения. Наследство нужно было оценить как бедное. Так и было на самом деле. Бедность выступила на свет: в каждой комнате находилось лишь самое необходимое для жизни. Что касается картин, относительно них нет никаких подробностей. Например, в описи комнаты Рембрандта, где находились кровать, стол, стул, зеркало, зеленые оконные шторы и четыре незаконченные картины, не упомянут их сюжет.
С той же сухостью описано все, что находилось в прихожей: печатный пресс с приставной лесенкой, Библия, четыре испанских стула и двадцать две картины, законченные и незаконченные. А ведь именно там Рембрандт вывешивал собственные полотна! Магдалена и Кристиан не позволили нотариусу там задержаться, разве что тот сам не закрыл намеренно глаза, пометив лишь общее количество. Таким образом, осталось неизвестным, что могло подлежать продаже (то есть было закончено), а что нет (не закончено).
В кабинете был шкаф, о котором уточнялось, что он сделан из ели, то есть из дешевого дерева. Именно там хранились ценные предметы, как говорится в описи, но открывать шкаф не стали. Зато перечислили два оловянных блюда, подсвечники, шесть пивных кружек с крышками, оконные занавеси, другие подсвечники, большой фонарь, чтобы выходить ночью, медный таз, медную ступку, железное блюдо, пять плохих стульев и три дешевые маленькие картины. Нотариус так и записал: «три дешевые маленькие картины».
В задней комнате, вероятно, той, где спала Корнелия, в опись внесли две кровати, четыре одеяла, валик, диванные подушки, новые простыни, изношенные простыни, рубашки, старые и новые галстуки, манжеты, десяток колпаков, восемь носовых платков, вешалку и старое зеркало. Куда девалась былая роскошь?
В кухне было два стола: большой обеденный и маленький, четыре стула в плохом состоянии, каминные принадлежности, крюк для котла, совок для пепла, семь керамических тарелок, железный котелок, три жаровни и несколько старых предметов кухонной утвари, которые нотариус не счел нужным перечислять.
Таким образом, мэтр Меерхаут закончил осмотр дома, делая то, о чем его просили, изображая человека, никогда не слышавшего о знаменитом Рембрандте. Но лишь в одном его опись не вводит в заблужение: в этом доме денег было в обрез. Летописцы, впоследствии собравшие свидетельства современников, отметят, что художник жил очень скромно: ему достаточно было селедки и куска хлеба. Но хотя конец его жизни прошел в суровых условиях, он был к этому принужден. И только в своих полотнах он наделял своих близких и весь мир самым неподдельным богатством красок.
В Европе некоторым было знакомо направление его творчества. Для коллекции короля Людовика XIV закупили сборники, где находилось несколько сотен его эстампов. В Париже в 1655 году заплатили больше 800 ливров за первый оттиск с его портрета Яна Сикса. Но сам Рембрандт об этом не знал, а коллекционеров мало волновало, жив он или уже умер.
Амстердам пронизывают порывы ледяного ветра. Друзья и родственники собрались в доме покойного. Похороны будут не роскошными, но и не нищенскими. Пастор поднялся прямо в комнату. Он прочитал над телом несколько отрывков из Библии. Затем на гробе закрепили крышку и покрыли его черным сукном с эмблемой Гильдии художников города. Мертвым принято воздавать почести, наступает примирение. Все видимо приходит в порядок. Раздался звон колоколов Вестеркерк, расположенной совсем рядом. Носильщики положили гроб на носилки, кортеж выстроился позади них. Шли вдоль канала, свернули налево на Принзенграхт и тотчас очутились на площади. Впереди шла Корнелия под руку с Кристианом Дюзартом, затем Магдалена со своей матерью Анной. Были еще Луис Крейерс, бывший опекуном Титуса и сумевший отстоять для него кое-какие деньги из материнского наследства, Франсуа ван Бейлерт, Абрахам Франсен – аптекарь, торговец, коллекционер, живший в этом квартале. А еще художник Ролант Рогман, а также молодой живописец Корнелис Сейтхоф, который женится на Корнелии, несколько бывших учеников, еще не разъехавшихся по стране, – Саломон Конинк, Гербрандт ван дер Экхаут и соседки, дружившие с Хендрикье: Мейлен Кристоффельс и Ребекка Виллемс, на чьих глазах выросла Корнелия.
Пришли ли Эвердингены? А Ян Сикс? А Дирк ван Каттенбург? А Ян Ливенс, который в юности столько значил для Рембрандта? Когда-то он жил на том же канале – Розенграхт. А теперь работал в Лейдене, в Гааге. Было известно, что в прошлом году он потерял свою вторую супругу и тоже изведал серьезные денежные трудности, поскольку его имущество было опечатано. Но целый пласт жизни Рембрандта исчез из памяти. Ян Ливенс умрет через пять лет. Его похоронят в другой амстердамской церкви – Ниувекерк.
На мужчинах длинные черные плащи, которые надлежит носить на похоронах. Их неотличимые фигуры входят в церковь, выслушивают отпевание, идут за гробом до самой могильной плиты, которую только что вынули из-под одной из колонн Северного фасада. Туда опускают гроб. Люди выстраиваются гуськом, чтобы бросить на него последний взгляд. Церемония закончена.
В книге записей о погребениях Вестеркерк пастор записал:
Соседи на Розенграхт даже не ожидали, что дом останется открытым, согласно традиции, и что друзья, знакомые, просто обитатели квартала придут после отпевания выразить соболезнование семье и выпить за упокой души. Кто из них мог подумать, что в этом доме, среди незаконченных картин, находится портрет этой семьи и что этот холст станет бесценным для тысяч людей? Они знали только двух живых детей, оставленных покойным. Дом останется закрытым. Тишина могил. Хендрикье, Титус, Рембрандт и вскоре Магдалена – свершился приговор судьбы.
Хронисты прибыли слишком поздно. Они явились взглянуть на картины и расспросить тех, кто знал художника. Единственным из очевидцев, который напишет о нем, будет Жерар де Лересс, а мы знаем, что из этого вышло. Прочие не были столь высокомерны, но распространили мнение о своеобразии художника Рембрандта, что означало вызвать недоверие к его творчеству. Живопись развивалась в направлении, все дальше удалявшемся от Рембрандта, и при таких обстоятельствах никто не счел неприличным, что совет церкви Вестеркерк приобрел створки большого органа, роспись которых была поручена Жерару де Лерессу. Это произойдет лишь в 1686 году. Эти створки органа будут раскрываться и закрываться буквально над его могильной плитой. Через семнадцать лет после смерти Рембрандта, когда от него остались лишь белые кости.
Никто не заметит, что его золоченый автопортрет, на котором он противопоставлял свой смех серьезности бюста античного философа, рассмеется однажды громче обычного. Это продлится лишь мгновение, когда на него упадет луч странного света – от пожара, который в 1906 году уничтожил орган
