— Когда я женился на сестре Пэди, это сделало меня в большей степени Мак-Карси, чем она стала миссис Флин… Роза была самой лучшей девушкой на свете. Она ненавидела политику, ненавидела то, что я лезу туда, но я ничего не мог поделать. Я этим просто горел… Ни на что не обращая внимания, я уехал за оружием для восстания, а когда вернулся…
Розы уже не было — умерла при родах. Пэди посадили в тюрьму, а восстание подавили.
— Но у вас был сын, — напомнила Анна. Стефен пожал плечами:
— Я не умел нянчиться с младенцами… Парнишке было лучше остаться дома.
Анна удивилась тому, как человек может покинуть свое дитя, но ничего не сказала.
— Я никогда не понимал, почему Роза была мне предана, — сказал Стефен. — А мальчик получился таким необузданным…
Анна неожиданно резко сказала:
— Не будьте суровым, Стефен. Этот красивый, необузданный мальчик тронет сердце даже у святого на небесах.
Казалось, он ее не слышал.
— Розе хотелось, чтобы я был хорошим. Таким же хорошим, какой была она… — Он замолчал, на лице появилось смущенное выражение. — Ах, из-за вас я разболтался. Не люблю вспоминать! Прошлое — в прошлом, и думать о нем — лишние волнения!
Он взглянул на рабочую сумку Анны, потом на часы:
— Тебе пора. Дамы заждались.
После обеда миссис Смит-Хэмптон привела Анну к себе в каюту, которая была не роскошнее, чем у Стефена, но в ней было больше женских деталей: баночки с румянами, ленты, модные журналы и обшитые бахромой зонтики, коробки с драгоценностями и сложенные веера.
У миссис Смит-Хэмптон был огромный висячий гардероб, из которого она и достала платье из шуршащего голубого шелка.
— Этот наряд подходит вам по всем статьям, — заметила она, раскладывая платье на софе. — Мы сейчас его только немного подгоним.
Платье было божественно простым: вырез был украшен буфами на лифе, а грудь прикрывал волан. Юбка была сшита из трех воланов, обшитых кружевом голубого цвета.
Анна даже не мечтала надеть когда-нибудь что-то подобное. Ни разу за все четыре года работы на Маунтджой-стрит, где она только и осмелилась принять одно из платьев хозяйки.
— Лили поможет вам снять платье.
Когда Анна разделась, горничная надела на нее корсет и затянула так, что Анна едва могла дышать.
— Придется вам не обедать завтра, — с улыбкой заметила миссис Смит-Хэмптон, подавая Анне первую нижнюю юбку.
Как только нижние юбки были на месте, Лили помогла одеть платье и застегнула застежки на спине. Руки были обнажены — волан на лифе не доходил Анне даже до локтей.
— О, мадам, немного великовато…
— Да… Как раз в талии, а вот в груди и плечах маловато, — сказала миссис Смит-Хэмптон. — Придется закрыть вас шалью, Анна.
Лили нашла шаль из персидского шелка с рисунком голубого и бледно-золотого цвета, с шелковыми кистями, которые точно подходили к платью.
— Зашьем платье сзади, а вас закроем шалью, — сказала она. — Взгляни, Лили!
Обе внимательно рассматривали смущенную Анну. Первой заговорила Лили:
— Она просто восхитительна, мадам, вам не кажется?
Миссис Смит-Хэмптон взяла Анну за плечи и подвела к большому зеркалу, висевшему на внутренней стороне двери.
Анна взглянула на свое отражение и быстро опустила глаза. У нее похолодело под сердцем…
— А вы как думаете? — спросила миссис Смит-Хэмптон.
Анна упрямо смотрела в пол. «Быть суетной — большой грех, — думала она. — А уж тем более смотреть на себя и при этом думать — „До чего я хороша!“.
— Неплохо, — ответила она. — Мистер Флин стыдиться не будет.
Миссис Смит-Хэмптон пожала плечами.
— Дорогая моя, — сказала она, еле сдерживая смех. — Мистер Флин будет чувствовать что угодно, только не стыд!
ГЛАВА XI
Она накинула шаль и, задрапировав ею плечи, оставила голыми горло и грудь до начала бюста.
Все остальное плыло в большом облаке глубокой синевы из шелка и оборок, сужаясь к ее стройной талии.
Стефен был настолько ошарашен, что потерял дар речи. Когда же обрел голос, то смог спросить только:
— Что это?
Длинные тонкие ресницы Анны опустились вниз со смущением молоденькой девушки.
— Миссис Смит-Хэмптон сказала, что я должна быть одета для концерта соответствующе. Это платье и шаль ее…
Ее рыже-каштановые волосы, гладко зачесанные, уже выбились из-под заколок, придавая головке волшебный беспорядок — как если бы ее только что ласкал мужчина, как если бы это он сам только что держал ее в руках и уступил ее протестам с великой неохотой.
Анна дотронулась до щек пальцами:
— Она хотела нарумянить меня и еще волосы напомадить. Она даже предлагала жемчуг в уши и на шею. Но мне не хотелось казаться смешной. — Анна смотрела на него обеспокоенно. — Вам не кажется, что я довольно глупо вырядилась?
Стефен не мог отвести от нее глаз — от линий щек, губ, сияния ярких глаз. С ее всесильной красотой не могли соперничать ни драгоценности, ни цветы, ни искусственная свежесть румян. Заметив в ней неуверенность, он понял, что так и не ответил на вопрос.
— Ты восхитительно выглядишь, — выговорил он хриплым шепотом. — Прекрасна, как сам грех.
Казалось, Анна с облегчением перевела дух:
— Мне не хотелось, чтобы вы меня стыдились: выглядеть так, как если бы я только что выползла из болота.
— Я тебя никогда не стыжусь, дорогая, и ты это должна знать, — сказал Стефен, начиная приходить в себя.
— Я должна обязательно надеть шаль, потому что в груди я шире, чем миссис Смит-Хэмптон. Ее горничная вынуждена была даже немного распороть и расшить платье сзади.
Она приподняла шаль, и Стефен посмотрел на ту ее часть, которая в обхвате больше, чем у миссис Смит-Хэмптон, и обрадовался, что сегодня ночью Рори не будет спать в каюте. Сегодняшней ночью вся Анна будет в его распоряжении.
Сияние и блеск величественного салона увеличивались светом канделябров, отражавшимся в дереве и зеркалах. Под двумя тяжелыми хрустальными люстрами пассажиры из первого класса двигались с бокалами шампанского в руках, тогда как мисс Кэмберуел играла на пианино жизнерадостный марш. Воздух дрожал от смеха и музыки, от запаха цветов и парфюмерии. Аромат и живые цвета дамских платьев навели Анну на мысль, что все это похоже на огромный букет, который ежеминутно заново составляют.
Она крепко прижалась к руке Стефена, пытаясь успокоиться и проклиная все на свете, и прежде всего себя, позволившую миссис Смит-Хэмптон так нарядить ее. Если бы она была одета в цветастую хлопчатобумажную юбку и маленький жакет, она не чувствовала бы себя столь смущенной. А в этом платье она старается быть кем-то, а не самой собой. Оглядывая салон, Анна чувствовала себя так, как если бы не знала, кто она такая.
— Ах, Стефен, — прошептала она. — У меня внутри все трясется.
