так! Проклятый стигиец! Неужели он намеренно свел в одном доме Конана и этих незнакомцев, там, внизу? Но зачем ему столь сложный план?
Впрочем, если стигиец кому и желал зла, то едва ли то мог быть Конан. Они никогда не встречались прежде, а прочим врагам киммерийца ни к чему столь запутанные интриги… куда проще попытаться подловить варвара ночью в переулке и всадить нож между лопаток!
Тогда выходит, стигиец его обманул, и истинная цель — те, внизу, и никакого камня нет? Что ж, вполне возможно. Его обнаруживают. Вор, пойманный в доме, все равно что покойник, а значит, чтобы остаться в живых, он должен будет убить. Тогда понятна и неправдоподобно высокая плата, которую выдал ему стигиец! Киммериец непроизвольно стиснул рукоять меча. Если так, он заставит стигийского выродка пожалеть о вчерашнем разговоре. С ним, Конаном, такие шутки не пройдут! А впрочем… кто же мешает проверить?
Если камень все же окажется на месте, значит, стигиец не соврал, и эти незнакомцы попали сюда случайно. Каких только совпадений не бывает на свете!.. Но вот если никакого талисмана в подвале нет — то за попытку обагрить руки Конана невинно пролитой кровью стигийцу придется самому проститься с жизнью!
Но это после, а для начала не помешает выяснить — что там за люди, и сколько их?
Конан двигался беззвучно и стремительно, как привык с детства пробираться в лесах Киммерии, где от этого умения зависело — будешь ты сегодня сыт или нет, а подчас вопрос стоял гораздо серьезнее — будешь ли ты жив? Слух его обострился до предела, и хотя он не слышал своих шагов, но зато на пределе восприятия различил едва уловимые, совершенно неслышные для нормального человека звуки: далекий, задавленный многометровой толщей камня смех и восклицания мужских и женских голосов, которые с каждым шагом становились отчетливее. Он уже спустился на первый этаж и остановился, осматриваясь; вместо того, чтобы спокойно пойти и взять то, зачем пришел, ему придется теперь выяснять — кого Нергал занес в этот пустующий дом именно тогда, когда он оказался здесь?!
Он повернулся в сторону яркой полоски света, выбивающейся из-за неплотно прикрытой двери, откуда доносились шутки и смех, и осторожно пошел вперед, готовый в любую минуту незримым призраком легко скользнуть в густую тень и затаиться — что бы ни задумал стигиец на самом деле, а убийцей Конан становиться не собирался и потому был сейчас вдвойне осторожен.
С молоком матери всосав принцип — выживает сильнейший, он не слишком трепетно относился к человеческой жизни, и когда было нужно, без колебаний пускал в ход оружие, но убивать просто так, без надобности, считал делом зазорным.
Возле самой двери он замер, мгновенно став похожим на одну из статуй, расставленных вдоль коридора, и прислушался.
— Ну? Где же твоя волшебная книга, моя красавица?
Фабиан насмешливо смотрел на Зиту, которая на протяжении всего вечера терялась и краснела под его откровенными взглядами, и подумал, что, быть может, он и не зря на сегодняшнюю ночь пренебрег ради нее своей постоянной подружкой, Марлиной, женщиной опытной и искусной во всем, что касалось любовных утех, но пресыщенной и капризной. Тут он невольно посмотрел на Эмерика.
Эмерик и Марлина… Было в них нечто, роднившее этих двоих сильнее, чем все узы крови: слишком рано отведали они сладостей плотских утех, которые пришлись им настолько по вкусу, что они оглянуться не успели, как пресытились. И теперь тосковали о днях давно ушедшей невинности, когда забавы, подобные сегодняшней, принимались с восторгом и вызывали неподдельное наслаждение. Сами они давно уже разучились чувствовать что бы то ни было. Правда, Марлина, в отличие от Эмерика, не стала искать разнообразия в извращениях, и за это Фабиан уважал ее. Однако, оставаясь холодна как лед, она каждую их встречу превращала в болезненную, хотя и сладостную пытку любовью. Каждый раз Фабиану стоило большого труда разбудить в ней желание, но когда он добивался этого, она становилась ненасытна, как изголодавшаяся волчица, и доводила его до полного изнеможения…
Конан осторожно заглянул внутрь.
Четверо молодых людей удобно расположились на огромном мягком диване, перед которым стоял низкий столик красного дерева с резными, причудливо изогнутыми ножками. На нем покоился огромный фолиант в переплете синего бархата.
Наконец-то киммериец увидел людей, спутавших все его планы! Он жадно всматривался в их лица, прислушивался к разговорам, пытаясь выяснить, зачем они здесь и насколько могут быть опасны. Они показались ему смутно знакомыми — кажется, всех их он уже встречал когда-то, но в полумраке это трудно было определить достоверно.
По богатой одежде и манерам было видно, что все они люди знатного происхождения, а значит, в доме могли оказаться и слуги. Впрочем, нет. Вряд ли четверо молодых людей, даже привыкших, чтобы за них все делали другие, отправятся на ночное свидание в сопровождении пышной свиты. Однако всякое бывает.
Конан в очередной раз отпрянул от двери и прислушался, совершенно отключившись от звуков, доносившихся из комнаты. Этому искусству — не слышать того, что не интересует или даже мешает — он научился уже здесь, в Шадизаре. Однако в остальной части дома стояла мертвая тишина, и Конан вновь заглянул внутрь, тщетно пытаясь вспомнить, где же он мог встречать этих четверых.
Тем временем Мелия, искусная на всякого рода выдумки, наблюдала в зеркале за Эмериком, но он даже не подозревал об этом.
Она сумела добиться встречи с ним, хотя это потребовало немалого труда. Ее гордость, положение среди цвета золотой молодежи Шадизара, не позволяли открыто привлекать к себе внимание мужчины, заставляли придерживаться самой для себя выработанных правил, и довольно долгое время Мелия вела тонкую игру, в результате которой Эмерик вначале просто изволил обратить на нее свое божественное внимание, затем последовало неизбежное ухаживание, наконец, к ее тщательно скрываемому от подруг восторгу, завершившееся сегодняшним приключением. Правда, радость оказалась с легкой примесью горечи — слишком уж рассудочным оказалось внимание Эмерика, и Мелия невольно припомнила случившееся с Арлитой, ее лучшей подругой.
Это случилось пару лет назад, когда Эмерик был еще безусым юнцом, но уже пользовался шумным успехом у женщин. Поговаривали, будто он способен холодную, мраморную статую сделать пылкой и горячей. Услышав об этом, Мелия, равнодушно пожав плечами, выразила свое сомнение, и тогда Арлита с горькой иронией рассказала ей о случае, повергшем Мелию в изумление.
Как-то раз на дружеской вечеринке, Арлита позволила себе высмеять Эмерика, а он спокойно предложил ей посоперничать с ним. Она была весьма искушена в радостях плоти и от души смеялась над нелепым предложением Эмерика. Полностью уверенная в своих силах и в том, что вполне способна устоять перед любым мужчиной, остаток вечера она подшучивала над ним, позволив себе несколько весьма ядовитых шуток, которые Эмерик, благосклонно кивая, принимал с видом снисходительного превосходства. Арлита не понимала причины такого спокойствия. Оно выводило ее из себя, и потому она вовремя не почувствовала опасности и допустила ошибку, согласившись на близость с Эмериком.
Мелия не знала, а Арлита никогда не говорила, чего она хотела добиться тем вечером: любви его или ненависти, но — то ли она не рассчитала своих сил, то ли Эмерик и в самом деле оказался искуснее ее — последним смеялся он. Девушка опомниться не успела, как из великолепной светской львицы, умной и прекрасной, гордой и недоступной, дарящей свою любовь лишь избранным счастливчикам, превратилась в истекающую соком самку, с единственной мыслью в голове — скорее! — и ради удовлетворения этого желания готовой на все. Она не замечала ничего, даже того, что Эмерик внимательно следил за ней, и в тот момент, когда тело ее раненой змеей билось в судорогах предвкушения, спокойно встал и ушел.
Забыв о гордости, она валялась у него в ногах, умоляя остаться, а он издевательски смеялся, глядя на нее, а перед уходом сказал лишь одну фразу: «Слова мало чего стоят», погладил ее по мокрой от слез щеке и, равнодушно повернувшись, ушел.
Она промучилась ночь, а наутро пустилась в разгул. Никто не мог понять, что с ней случилось, но многие поспешили воспользоваться моментом, и все-таки это оказалось не тем, что ей было нужно. Прошла всего неделя, а Арлита уже вновь заигрывала с Эмериком, который, к ее удивлению, охотно принял предложенную роль отвергнутого любовника, и после непродолжительного флирта, от которого оба явно получили немалое удовольствие, они повторили встречу. Арлита была вне себя от счастья, не учла она
