пространства для 'свободной' деятельности субъекта и стали основным содержанием последнего периода его творчества. Конкретно это привело к попыткам выявить различные технологии субъективации.
Здесь, очевидно, и начинается самый ощутимый водораздел между взглядами обоих философов. Делёз во многом сохранил прежние представления; субъективация для него — 'это порождение модусов существования или стилей жизни… Несомненно, как только порождается субъективность, как только она становится 'модусом', возникает необходимость в большой осторожности при обращении с этим словом. Фуко говорит: 'искусство быть самим собой, которое будет полной противоположностью самого себя…' Если и есть субъект, то это субъект без личности. Субъективация как процесс — это индивидуация, личная или коллективная, сводимая к одному или нескольким. Следовательно, существует много типов индивидуации. Существуют индивидуации типа 'субъект' (это ты… это я…), но существуют также индивидуации типа события, без субъекта: ветер, атмосфера, время суток, сражение…'[16] .
Так говорил Делёз в год выхода книги о Фуко, но и в 1990 г. в интервью с Тони Негри он повторил то же самое: 'Нет никакого возврата к 'субъекту', т. е. к инстанции, наделенной обязанностями, властью и знанием'[17].
Этой позицией объясняется и специфическое употребление Делёзом понятия 'себя': в его трактовке они — именно во множественном числе — оказались гипостазированными инстанциями процесса субъективизации, психическими или ментальными, теми техниками самовоспитания, которые человек примеривает к себе как маски, и сама множественность которых постулируется как обязательное условие процесса субъективации.
Фактически такому же переосмыслению подвергаются и все остальные понятия, с которыми работал Фуко: они гипостазируются и реинфицируются и обретают, тем самым, явственный налет метафизических сущностей, живущих самостоятельной жизнью по своим собственным законам, получают тот статус, которого не имели в системе Фуко.
Фуко, несомненно, занимала проблема соотношения внешнего и внутреннего. Как справедливо отмечает С. Табачникова, главной задачей философа в этой области было ниспровержение традиционного подхода академической науки, 'постоянного возвращения от внешнего — к внутреннему, к некоторому 'сущностному ядру', т. е. задача 'проделывать в обратном направлении работу выражения', раскрывая в сказанном скрытое там 'тайное и глубинное' и тем самым 'высвобождая ядро основополагающей субъективности''[18]. Этому Фуко противопоставлял 'правило внешнего: идти не от дискурса к его внутреннему и скрытому ядру… но, беря за исходную точку сам дискурс… идти к внешним условиям его возможности, к тому, что дает место для случайной серии этих событий и что фиксирует их границы'[19]. Однако Фуко, разумеется, и представить себе не мог, насколько далеко способен будет зайти Делёз в чисто игровом жонглировании этими понятиями, как и метафорическим образом 'складки'.
Надо сказать, что введенное Делёзом метафизическое понятие 'складки' (изгиба, искривления пространства) как символического обозначения материального и духовного пространства уже спорадически встречалось в философии XX века. В свое время идею складки пытался обосновать М. Мерло-Понти в 'Феноменологии восприятия'; с помощью этого же понятия Хайдеггер описывал Dasein в 'Фундаментальных проблемах феноменологии'. Деррида ссылался на метафизическую 'складку' в эссе о Малларме[20].
Любопытна интерпретация, которую попыталась дать этому понятию Кармен Видаль в статье 'Смерть политики и секса в шоу 80-годов'. По ее мнению, в самом общем виде смысл этих рассуждении о складке заключается в том, что материя сама по себе движется не по кривой, а по касательной, образуя бесконечно пористую и изобилующую пустотами текстуру, без какого-либо пробела, где всегда 'каверна внутри каверны, мир, устроенный подобно пчелиному улью, с неправильными проходами, в которых процесс свертывания- завертывания уже больше не означает просто сжатия-расжатия, сокращения-расширения, а скорее деградации-развития'. 'Складка, утверждает Кармен Видаль, — всегда находится 'между' двумя другими складками, в том месте, где касательная встречается с кривой… она не соотносится ни с какой координатой (здесь нет ни верха, ни низа, ни справа, ни слева), но всегда 'между', всегда 'и то и другое'.
Исследовательница считает 'складку' символом 80-х годов, объяснительным принципом всеобщей культурной и политической дезорганизации мира, где царит 'пустота, в которой ничего не решается, где одни лишь ризомы[21], парадоксы, разрушающие здравый смысл при определении четких границ личности. Правда нашего положения заключается в том, что ни один проект не обладает абсолютным характером. Существуют лишь одни фрагменты, хаос, отсутствие гармонии, нелепость, симуляция, триумф видимостей и легкомыслия'[22].
В статье 'Что такое автор?' Фуко сформулировал те представления об авторстве, которые с полным основанием можно было бы отнести и к нему самому: 'Как мне кажется, в XIX веке в Европе появились весьма своеобразные типы авторов, которых не спутаешь ни с 'великими' литературными авторами, ни с авторами канонических религиозных текстов, ни с основателями наук. Назовем их с некоторой долей произвольности 'основателями дискурсивности'.
Особенность этих авторов состоит в том, что они являются авторами не только своих произведений, своих книг.
Они создали нечто большее: возможность и правило образования других текстов… Фрейд… Маркс… установили некую бесконечную возможность дискурсов… Когда… я говорю о Марксе или Фрейде как об 'учредителях дискурсивности', я хочу сказать, что они сделали возможным не только какое-то число аналогий, они сделали возможным — причем в равной мере — и некоторое число различий. Они открыли пространство для чего-то, отличного от себя и, тем не менее, принадлежащего тому, что они основали. Сказать, что Фрейд основал психоанализ, не значит сказать — не значит просто сказать, — что понятие либидо или техника анализа сновидений встречаются и у Абрахама или у Мелани Кляйн, — это значит сказать, что Фрейд сделал возможным также и ряд различий по отношению к своим текстам, своим понятиям, к своим гипотезам, — различий, которые все, однако, релевантны самому психоаналитическому дискурсу'.
И Фуко действительно создал свою собственную дискурсивность, свидетелем чему и является предлагаемая книга Делёза. Фуко оказал огромное влияние на сознание современного Запада, он изменил сам модус мышления, способ восприятия многих традиционных представлений, 'оптику зрения', взгляд на действительность, на историю, на самого человека.
Предисловие
Даниэлю Деферу
В этой книге содержится шесть относительно независимых друг от друга очерков.
Два первых первоначально были опубликованы в журнале 'Critique', № 274 и № 343. Здесь они воспроизведены с изменениями и добавлениями.
Цитируемые тексты Мишеля Фуко обозначаются следующими аббревиатурами[23].
ИБ: История безумия в классическую эпоху. Histoire de la folie а Г age classique. P., Plon, 1961, затем Gallimard (на это последнее издание мы и ссылаемся).
РР: Реймон Руссель. Raymond Roussel. P., 1963.
РК: Рождение клиники. Naissance de la clinique. P., 1963.
СВ: Слова и вещи. Les mots et les chases. P., 1966. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. СПб., 1994.
МИ: Мысль извне. Lapensee du dehors. II Critique, juin, 1966.
ЧТА: Что такое автор? Quest-ce quun auteur? //Bulletin de la Societe francaise de philosophic, 1969.
