— На… Навозник и Па… Паршивый.
Мика сделала гримасу.
— Фу, какие гадкие клички! Почему ты называешь своих товарищей такими скверными прозвищами? — сказала она.
Даниэль-Совенок смутился. Он понимал теперь, что ответил глупо, необдуманно. Ей он должен был сказать, что его приятелей зовут Рокито и Германин. Мика была девушка деликатная, утонченная, и этими грубыми словами он оскорбил ее слух. В глубине души он пожалел о своем легкомыслии. Именно в эту минуту, глядя на привлекательное, улыбающееся лицо Мики, он отдал себе отчет в том, что его радует мысль о поступлении в коллеж и о возможности выйти в люди, которая откроется перед ним. Он будет ревностно учиться и, может быть, потом заработает много денег. Тогда Мика и он будут занимать одинаковое общественное положение и смогут пожениться, а Ука-ука, узнав об этом, возможно, тоже бросится голой с моста в реку, как это сделала Хосефа в день свадьбы Кино. Даниэль с удовольствием и с душевным подъемом думал о городе, о том, что когда-нибудь он сможет стать достойным уважения кавалером и Мика для него утратит свою недосягаемость и станет вполне доступной. Тогда он не будет больше сквернословить и швыряться с товарищами сухим коровьим пометом, и от него даже будет пахнуть дорогими духами, а не кислым молоком. И Мика перестанет обращаться с ним как с деревенским мальчишкой.
Когда он покинул дом Индейца, уже стемнело. Даниэль-Совенок подумал, что хорошо думать в темноте. Он чуть не испугался, когда почувствовал, что кто-то взял его за руку. Это была Ука-ука.
— Почему ты так долго пробыл у Мики, Совенок? — спросила девочка. — Ведь тебе нужно было только отдать ей сыры.
Даниэля разозлило, что Ука-ука бесцеремонно залезает ему в душу, пристает к нему даже тогда, когда он вынашивает планы и размышляет о своем будущем.
Он бросил ей свысока:
— Ты когда-нибудь оставишь меня в покое, сопливка?
Он шел быстро, и Мариука-ука почти бежала рядом с ним, спускаясь по косогору.
— Зачем ты переоделся во все новое перед тем, как пойти к Мике? А, Совенок? — не отставала она.
Даниэль остановился посреди шоссе вне себя от раздражения. Он с минуту поколебался и, едва удержавшись, чтобы не надавать девочке оплеух, наконец сказал:
— Тебе нет до меня никакого дела, понятно?
Ука-ука спросила дрожащим голосом:
— Тебе больше нравится Мика, чем я?
Совенок хохотнул и, подойдя вплотную к девочке, крикнул ей в лицо:
— Послушай, что я тебе скажу! Мика самая красивая девушка во всей долине, и у нее глянцевитая кожа, а ты настоящее пугало, и у тебя все лицо в веснушках. Неужели не видишь разницы?
Он снова двинулся к дому. Мариука-ука уже не шла за ним. Она села в кювет по правую сторону дороги и, закрыв руками веснушчатое личико, горько заплакала.
XIV
Люди могли говорить что угодно — это никому не запретишь. Но то, что говорили об их троице, не отвечало истине. И на Роке-Навозника нечего было все сваливать, и они с Паршивым были виноваты только в том, что старались как можно лучше проводить время. Что Перечнице-старшей, сыровару или дону Моисесу не нравилось, как они проводят время, — это совсем другой вопрос. Кто мог доказать, что это недовольство вызывалось дьявольской извращенностью троих друзей, а не было просто блажью со стороны Перечницы, сыровара и Пешки?
Взрослые чуть что нападают на детей, хотя часто это объясняется природной раздражительностью и подозрительностью первых, а не проказами вторых. Взять, например, Пако-кузнеца. Он понимал детей, потому что был здоров и добродушен в отличие от Пешки с его изжогами, больной печенью и перекошенным лицом. И от отца Совенка, сыровара, которому скопидомство мешало смотреть на вещи жизнерадостно. И от Перечницы-старшей, у которой был кот и которая только его и любила, как будто он был непостижимым образом порожден ее собственной бесплодной утробой. Но дети со своей стороны были не виноваты в том, что Перечница-старшая питала неумеренную любовь к этому коту, и в том, что кот вскакивал на витрину, когда солнце, воспользовавшись недосмотром туч, высовывало в просвет свое румяное лицо. В этом вообще никто не был виноват. Но Даниэль-Совенок видел, что дети неизбежно оказываются виноваты в том, в чем не виноват никто.
В истории с котом, собственно говоря, тоже не было ничего из ряда вон выходящего. Если бы это был кот Антонио-Брюхана или даже Зайчих, ничего не произошло бы. Но Лола, Перечница-старшая, была скандалистка, и в ее любви к коту явно было что-то болезненное и ненормальное. Ведь если бы выходке ребят можно было придавать серьезное значение, если бы она была греховной, разве дон Хосе, священник, стал бы так весело смеяться, когда ему о ней рассказали? Конечно, нет. И кроме того, черт возьми, кот сам нарвался на это, забравшись на витрину погреться на солнышке. Правда, с другой стороны, эта кошачья привычка давала Даниэлю-Совенку и его друзьям существенную экономическую выгоду. Если они спрашивали на реал пряников в лавке Перечниц, то старшая говорила:
— Из ящика или из тех, которые трогал кот?
— Из тех, которые трогал кот, — неизменно отвечали они.
«Те, которые трогал кот», были выставлены на витрине, и их Перечница-старшая давала четыре за реал, а тех, которые брала из ящика, только два. Ребятам было не так уж важно, что кот трогал пряники. Случалось, он их не только трогал, но и это мальчишек не слишком смущало. При любых обстоятельствах четыре пряника лучше двух, считали они.
Что касается лупы, то ее однажды принес в школу Герман-Паршивый. Его отец держал ее у себя в мастерской, чтобы осматривать обувь, но Андрес, «человек, которого сбоку не видно», редко пользовался ею, потому что у него было хорошее зрение. Он пускал бы ее в ход, если бы лупа обладала способностью приподнимать юбки женщин, но, «для того, чтобы икры казались более толстыми и шершавыми, чем они есть на самом деле, — говорил он, — не стоит употреблять оптические приборы».
С лупой Германа-Паршивого они в то весеннее утро проделали всевозможные опыты. Сперва Роке- Навозник и Даниэль-Совенок, собрав в фокусе солнечные лучи, прикурили самокрутки из картофельной ботвы. Потом тщательно изучили шрамы, которые при увеличении приобретали причудливые и чудовищные очертания. Потом стали рассматривать друг у друга глаза, язык, уши, и, наконец, им надоела и лупа, и странные образы, которые она вызывала к жизни.
Возвращаясь из школы, они увидели кота Перечниц, который уютно примостился на блюде с пряниками, красовавшемся на краю витрины. Кот сладострастно мурлыкал, подставляя солнцу пушистое черное брюшко и наслаждаясь теплой погодой. Когда они подошли, он открыл один глаз, до жути зеленый и круглый, и недоверчиво посмотрел на них, но, убедившись, что находится в безопасности за зеркальным стеклом, опять погрузился в сладкую дремоту.
Никто не способен указать то место в мозгу, где зарождаются великие идеи. Не мог и Даниэль- Совенок сказать, не соврав, в какой потаенной извилине родилась у него мысль поместить лупу между солнцем и черным брюшком кота. Она возникла сама собой, как бы в силу естественной необходимости, подобно тому, как бьет вода из родника. Но как бы то ни было, в течение нескольких секунд солнечные лучи сходились на теле кота, образуя блестящее пятнышко на черной шерсти. Три друга выжидательно наблюдали за физическим процессом. Они увидели, как заискрились верхние волоски, чего пока не замечал кот, не изменявший своей сонно-сладострастной позы. Огненное пятнышко на темном брюшке оставалось неподвижным. Внезапно оттуда стала подниматься струйка дыма, и в то же мгновение кот Перечниц сделал акробатический прыжок, сопровождаемый яростным мяуканьем, которое затем перешло в жалобный писк и мало-помалу затихло где-то в глубине лавки.
Трое друзей, не сговариваясь, бросились бежать. Но Перечница-старшая оказалась проворнее их, и
