Помощник генерального директора вопрошающе смотрел на Херонимо близорукими глазками, глубоко- глубоко утонувшими за стеклами очков.
– На меня эта утварь доримского периода с Центрального плоскогорья впечатления не производит, мне от нее ни жарко ни холодно, – сказал Херонимо. – Драгоценности почти всегда одинаковые, и после описания Раддатца, мне кажется, ничего нового из них для науки не извлечешь. Единственное, что остается, – удостовериться в их происхождении здесь, на ничьей земле: кельтиберские они или из галисийских крепостей. Вот и вся задача.
Помощник генерального директора лишь кивнул, потом приподнял мощный зад, устроился поудобнее на сиденье и засунул большой палец под ремень безопасности, чтобы не давил. Машина стремительно влетела в тоннель, а когда вышла, он зажмурил от яркого света свои маленькие глазки.
– Да, от этих находок больше шума, чем дела, согласен, – сказал он, приставляя руку козырьком ко лбу. – Но надо все же признать, что найти у себя под носом кувшин, а в нем десять килограмм драгоценностей – тут, знаешь, у всякого ёкнет под ложечкой.
Херонимо дважды пожал плечами, вроде бы не широкими, но крепкими и сильными.
– Много шума, говоришь? Ладно, пусть так; но никаких наших проблем эта находка не решает. Еще одно доказательство, что в Арадасской крепости встретились две культуры, кельтиберская и кастреньская, но тут ничего нового нет, мы все об этом знали, даже сам Полковник подозревал…
Помощник генерального директора заерзал на сиденье. Еще больше ослабил ремень безопасности.
– Дерьмовая система, – сказал он раздраженно, – давит на желудок, жесткие лучше, почему ты не поменяешь? Хотя бы прищепку для белья приделай для упора, – повернулся он к Херонимо, изобразил на лице улыбку и совсем другим тоном, желая переменить тему, сказал: – А ты не думаешь, что преждевременно делаешь выводы? Для начала Паблито сказал мне, что зооморфная плоская полукруглая фибула с особой пружиной – первая и единственная, найденная в бассейне Дуэро. Ни в Падилье, ни в Харамильо нет на нее похожих.
Херонимо снова пожал плечами.
– Ну и что? Среди изделий второго периода железного века чего только нет. – В его светлых мечтательных глазах блеснул легкий упрек, когда он повернулся к помощнику генерального директора, – И еще вот что, Пако. У меня на душе кошки скребут. Хочешь, чтобы сказал яснее?
Помощник генерального директора засмеялся коротким, отрывистым смехом, будто заикал.
– Гага? – уточнил он.
– Ясно, Гага, кто же еще? Говорю ей, что еду на три дня в Альмерию, и валандаюсь там две недели. Через две недели звоню, что вернулся, и снова в дорогу, даже не повидавшись. Разве это хорошо? Скажи честно, Пако, думаешь, много найдется девушек, которые стерпят такое?
Помощник генерального директора опять рассмеялся сухим квохчущим смехом.
– Она тебе еще не выдвигает альтернативу: или кирка, или она?
– Да каждый день…
Близорукие глаза помощника генерального директора за толстыми стеклами очков, когда он смеялся, становились раскосыми, как у китайца.
– Пила передо мной эту дилемму десять раз на дню ставила. И, однако, видишь, чем все кончилось. С тремя сопляками дел хватает,
Херонимо выпустил руль и, размахивая руками, сказал:
– Это не то, Пако, не упрощай. Во-первых, мы с Гагой не собираемся обзаводиться детьми. Может, даже и не поженимся.
Помощник генерального директора все оттягивал большим пальцем ремень безопасности. Задумался и прикусил верхнюю губу.
– Не надо понимать буквально… но знаешь, Пила тоже не хотела детей. Одна мысль о них приводила ее в ужас. Она была чересчур хрупкая, таз узкий и всякое такое… А теперь вот, пожалуйста. Трое ребят за пять лет. Материнство – это инстинкт, а инстинкт срабатывает,
Херонимо покачал головой.
– Ты не хочешь понять меня, Пако. Гага совсем не хрупкая, и таз у нее не узкий. Просто она против семьи, хочет подавить в себе инстинкт материнства. Говорит, что с нее хватит и археологии; как поглядишь, так в чем-то она права.
Автострада кончилась; серая лента разбитого шоссе, не обсаженного деревьями, уходила за линию горизонта. По левую руку саманные домики, над которыми возвышалась церковь, вырисовывались, как вырезанные, на голубом небе, а впереди, за нежной зеленью хлебов и черного островка столпившихся среди них сосен, прерывистая линия холмов закрывала перспективу, Помощник генерального директора снова оторвал от сиденья свой объемистый зад.
– Жарко? – спросил Херонимо, протягивая руку к рычажку отопительной системы.
– Не надо. Все хорошо. Только спать хочется. Эта проклятая Тута каждую ночь просыпается и вопит, будто ее режут. Покоя от нее нет. Педро утверждает, что из-за телевизора ночные страхи у детей возросли на пятьдесят процентов, А может, и не в этом дело!
Помощник генерального директора распрямился, откинулся назад и положил голову на подголовник.
– Знаешь, неплохо бы немножко поспать, – добавил он.
Глазки его, когда он их закрыл, превратились в две полоски. Херонимо наклонился над приборной доской, вытащил еще один леденец и включил радио. Зазвучала музыка.
– Не мешает?
– Наоборот. Убаюкивает. А ты не заснешь?
– Не бойся. Уже привык.
2
Хотя в зале стояло всего десятка полтора столиков, гул голосов и грохот посуды мешали разговаривать. Херонимо придерживал локтем дверь, а удивленный взгляд его светлых глаз скользил по лицам сотрапезников. Он разглядел Паблито в той части зала, куда вели три ступеньки; волосы у него были прилизаны, сладкая улыбка на губах; а рядом рыхлый мужчина, лысый, круглолицый, раскорячился на краешке стула, будто намеревался укрыться скатертью,
– Вот они, – громко сказал Херонимо,
Поднялись на три ступеньки и подошли к столику. Навстречу встал сияющий Паблито и положил белую, словно выточенную из слоновой кости, руку на плечо сидевшего с ним мужчины,
– Лино, – улыбаясь, сказал он, – вот, позволь представить тебе сеньора помощника генерального директора, для друзей он – Пако, и Херонимо, моего мадридского коллегу. – Лысый, пытаясь встать, безуспешно боролся со стулом, затиснутым между столом и переборкой. Смешавшись, он протянул руку, тяжелую, большую руку крестьянина, помощнику генерального директора и потом Херонимо. Паблито добавил: – А это дон Лино Куэста Баес, он нашел клад.
Все сели. Дон Лино глядел на вновь прибывших с опаской, словно бы они приехали спросить с него отчет. Откинутое назад бескровное лицо Паблито под черными набрильянтиненными волосами, напротив, излучало полное удовольствие,
– Я заказал лягушачьи ножки и жареного барашка на всех, – сказал он, намеренно оттягивая разговор о деле, – Если кто хочет что-нибудь другое, еще можно переменить.
Помощник генерального директора впился своими маленькими глазками в лицо дона Лино, тот в смущении ерзал на стуле и, хотя еще ничего не ел и не пил, машинально вытирал губы салфеткой,
– Вы знали дона Вирхилио, Полковника? – обратился к нему Херонимо, разливая вино.
Дон Лино несмело, словно извиняясь, улыбнулся.
– Кто ж в этих краях не знал дона Вирхилио? Его все поголовно любили.
Херонимо отхлебнул вина.
– Полковник, как вы знаете, полжизни посвятил Арадасскому холму. И, уж конечно, за последние двадцать лет он больше времени провел там, чем в собственном доме. Знал каждую расщелину, каждый камень, каждую выемку. Он был всего-навсего дилетантом, но трудолюбивым, и, хотя работал сам по себе, всегда поддерживал контакт с университетом.
Дон Лино смущенно кивал, соглашаясь с Херонимо, помощник генерального директора загадочно
