—Кико, — сказал он, — пойди и скажи твоей матери, чтобы она шла на хрен. Окажи мне эту любезность, сынок.
Дверь хлопнула, как пушечный выстрел. Обернувшись, Кико увидел, что Мама плачет; наклонясь вперед, она содрогалась в рыданиях. Мальчик подошел к ней, Мама крепко обняла его и прижала к себе, и Кико почувствовал на щеке теплую влагу, такую же, какая текла по ногам всякий раз, когда ему случалось описаться. Мама повторяла: «Ах, дети, дети» — и прижимала его к груди. Кико машинально поглаживал ее и, заметив, что Мама немного успокоилась, спросил:
— Мама, ты идешь на хрен?
Мама звучно высморкалась в тоненький розовый платочек и сказала:
— Так нельзя говорить, сынок. Это грех.
Она встала с кресла и перед зеркалом, висевшим в прихожей, напудрила щеки, подправила глаза и губы. Кико зачарованно следил за ее движениями; потом Мама пошла на кухню, и Витора, которая мыла посуду в раковине, сказала ей с внезапной решительностью:
— В общем, сеньора, если вы не против, я спущусь или пусть он поднимется. Надо же нам проститься.
Транзистор расстроено исполнял музыку прошлых и последних лет. Мама, соглашаясь, чуть повысила голос:
— Хорошо, хорошо. Может, лучше ему подняться? У нас такая запарка. Эта Севе просто не знаю что себе думает.
Сквозь стеклянную дверь и сетку грузового лифта Кико увидел Лорен.
— Лорен! — закричал он. — Лорен! Правда, что черти унесли Маврика в ад?
Лорен всплеснула руками.
— Господи, чего только не придумает этот ребенок! — громко отозвалась она. — По-твоему, бедный Маврик был таким плохим?
Кико прокричал:
— А Хуан видел!
— Да неужто? Вот я покажу этому Хуану! Маврик отправился на небо, потому что он был хорошим котом и ловил мышей, понял?
— Та-та-та, — прострекотал Хуан за его спиной.
Кико обернулся улыбаясь:
— Стреляешь в мышей, Хуан?
— Нет, в индейцев. Покорение Дальнего Запада! — ответил Хуан.
Кико побежал по коридору впереди брата, то и дело поворачиваясь и говоря «та-та-та», а Хуан преследовал его и тоже стрелял «та-та-та», но, вбежав в комнату, Кико встал как вкопанный, боязливо поглядывая на лампу с широкими крыльями.
— Что случилось? — спросил брат.
— Это ангел-хранитель, правда, Хуан?
— Нет, это черт, который…
— Нет! — завопил Кико. — Это не черт!
— Ну конечно же, дурачок, разве ты не видишь, что это ангел?
Кико улыбнулся, прикусив нижнюю губу:
— Ага.
Вдруг он заметил, как оттопыривается у него карман, сунул туда руку и высыпал на пол наклейки от кока-колы и воды «Кас» и черную пуговицу. Подобрав пуговицу двумя пальчиками, он сказал брату:
— Смотри, Хуан, что у меня есть.
— Подумаешь, пуговица.
— Это не пуговица. Это пластинка.
— Ну конечно пластинка.
— Да, да, пластинка.
Хуан подошел к книжному шкафу и толкнул рукой раздвижную дверцу. Он пошарил среди хлама, и вдруг его глубокие черные глаза засветились: рука наткнулась на пробковое ружье без курка и предохранителя. Хуан приложил его к плечу, прицелился, зажмурив один глаз, и сделал «та-та-та», поводя ружьем по сторонам. Кико подошел сзади. Он положил пуговицу в карман; брови его вопросительно вздернулись.
— Хуан, — сказал он.
— Что тебе?
— Что такое хрен?
— Хрен?
— Ага.
Хуан сильно оттопырил нижнюю губу и втянул голову в плечи.
— Не знаю, — признался он.
— Мама говорит, что это грех.
Хуан немного подумал.
— Может быть, дудушка, — сказал он наконец.
— Дудушка? А дудушка — это грех, Хуан?
— Да, грех ее трогать.
— А если чешется? У меня чешется, когда я описаюсь.
— Ну уж не знаю, — ответил Хуан. Он снова поднял ружье, прижал приклад к плечу, прицелился в брата и дал очередь.
— Я индеец? — спросил Кико.
— Нет.
— Это не покорение Дальнего Запада?
— Нет. Это папина война.
Кико отбежал в сторону и спрятался за креслом, обтянутым винилом.
— Ты будешь отрядом плохих, — сказал Хуан.
Они обменялись десятком-другим выстрелов, и наконец Хуан запротестовал:
— Ты уже убит. Я должен убить больше ста плохих, как наш папа. Ну давай же умирай!
Кико неподвижно растянулся на полу, зажав в правой руке тюбик от зубной пасты; из-под опущенных век он следил за Хуаном. Хуан подошел ближе.
— А крови не видно, — разочарованно сказал он.
— Крови?
— Да, ты должен быть весь в крови.
— Маврик умер, а крови на нем не было.
— Так его же не убили на войне, — ответил Хуан.
Он подошел к книжному шкафу, выдвинул ящик, и перед его глазами предстал целый ряд бутылочек с тушью. Он быстро перебрал их одну за другой.
— А красной нет.
Но, не успев договорить, он уже умчался в ванную и вернулся оттуда с пузырьком фукорцина.
— Ложись, — приказал он сияя.
Набрав фукорцина в пипетку, он капнул красной жидкостью на лоб Кико, на руки и колени, для пущего эффекта сделал несколько пятен на полу и отступил, издали любуясь своей работой. Наконец он широко улыбнулся.
— Теперь ты и вправду похож на убитого на войне, — довольно признал он.
Но Кико уже надоело лежать, он зашевелился и при этом смазал штанишками свежие пятна на полу. Вскочив, он сказал:
— Я хочу в уборную.
— Ох, беги же скорее, — испуганно сказал Хуан.
Кико вошел в розовую ванную, повозился и наконец приподнял штанину. Делая свои дела, он улыбался — просто так — и беззаботно напевал: «Что за красота снаружи, что за вкуснота внутри».
