Все это было просто поразительно. Казалось, облако освещают прожекторами ради нас, словно часть большого светозвукового спектакля, клочок создающего нужное настроение искусственного тумана, окутывающего высокую крепостную стену, за бойницами которой убили короля. Однако то, свидетелями чего мы стали, не имело отношения к истории. Нечто непостижимое, растравляющее душу, пережитое во сне и преследующее сновидца наяву. Из вертолетов выпустили осветительные ракеты, негромко вспыхнувшие красными и бесцветными огнями. Водители принялись сигналить, а ко всем окошкам, запрокинув головы и прижав розовые ручонки к стеклу, прижались дети.

Дорога резко повернула прочь от ядовитого облака, и некоторое время транспорт двигался почти без помех. На перекрестке возле лагеря бойскаутов к основному потоку машин пристроились два школьных автобуса. В обоих ехали душевнобольные из Блэксмита. Мы узнали водителей, разглядели за окнами знакомые лица – лица людей, которых привыкли видеть в шезлонгах за неплотной живой изгородью больницы или кружащими по лужайке, постоянно сужая круги, с постоянно возрастающей скоростью, словно смесь в бетономешалке. Как ни странно, мы любили их, испытывали облегчение от того, что за ними усердно и профессионально ухаживают. Казалось, структура общества в целости и сохранности.

Мы миновали указатель дороги к наиболее часто фотографируемому амбару в Америке.

На организацию движения по однорядному подъездному пути к лагерю ушел целый час. Мужчины в костюмах из милекса махали фонариками и расставляли покрытые светящейся краской столбики, направляя нас к автостоянке, на спортплощадки и другие свободные участки. Из леса выходили люди – кто с фонарями на головах, кто с хозяйственными сумками, кто с детьми или домашними животными на руках. Мы тряслись на ухабах фунтовых дорожек. Возле главных зданий мы увидели мужчин и женщин с планшетами и портативными рациями. То были должностные лица, без костюмов из милекса, специалисты по новой науке об эвакуации. Стеффи, как и Уайлдер, забылась тревожным сном. Дождь перестал. Люди, выключив фары, в нерешительности остались сидеть в машинах. Долгое необыкновенное путешествие подошло к концу. Мы ждали какой-то удовлетворенности, некоторого успокоения от сознания выполненного долга, заслуженной приятной усталости, что сулит безмятежный, глубокий сон. Однако люди сидели в своих темных машинах, глазея друг на друга сквозь стекла закрытых окон. Генрих грыз леденец. Мы слушали хруст, который он издавал, впиваясь зубами в карамельно-глюкозную массу. Наконец из «датсуна-максимы» вышла семья из пятерых человек. Все были в спасательных жилетах и имели при себе сигнальные ракеты. Вокруг некоторых собирались небольшие толпы. То были источники информации и слухов. Один работал на химическом заводе, другой случайно услышал, как кто-то что-то сказал, у третьего родственник служил в государственном учреждении. Люди сбивались в кучки, и от них по всей общей спальне разносились верные, неверные и прочие сообщения.

Ходили слухи, что завтра с утра нас отпустят домой; что правительство замешано в сокрытии преступления; что в ядовитое облако влетел вертолет, а оттуда так и не вылетел; что собаки из Нью- Мексико уже прибыли, их выбросили с парашютом, и они приземлились на лугу, совершив смелый ночной прыжок; что город Фармингтон еще сорок лет будет непригоден для жилья.

Слухи циркулировали непрерывно. Ни одно сообщение не было более или менее правдоподобным, чем любое другое. Нас отрезали от действительности и тем самым избавили от необходимости различать правду и ложь.

Одни семьи предпочли заночевать в машинах, другие вынуждены были так поступить, поскольку им не нашлось места ни в одном из семи или восьми зданий лагеря. Мы попали в один из трех больших бараков, и после того, как в здании включили генератор, почувствовали себя довольно уютно. Красный Крест предоставил раскладушки, переносные обогреватели, бутерброды и кофе. В дополнение к существующим потолочным светильникам выдали керосиновые лампы. У многих имелись приемники, лишние продукты, которыми они делились с другими, одеяла, складные стулья, одежда. В битком набитом помещении было все еще довольно холодно, однако при виде медсестер и работников-добровольцев мы поняли, что детям ничего не грозит, а присутствие других несчастных – молодых женщин с младенцами, немощных стариков – придало нам определенную твердость духа, решительность и склонность к самоотверженности, достаточно ярко выраженную, чтобы мы чувствовали себя чем-то единым. Это мрачное большое здание, заброшенное, пустое, холодное от сырости, всего за несколько часов превратилось, как ни странно, во вполне сносное жилище и заполнилось людьми, стремящимися общаться и высказываться.

Люди, желавшие услышать новости, двигались от группы к группе, задерживаясь там, где толпилось больше народу. Я тоже не спеша бродил по бараку. Мне удалось узнать, что создано девять эвакопунктов, включая наш и «Дворец кун-фу». Из Айрон-сити эвакуировали не всех – как, впрочем, и из большинства других городков. Ходили слухи, что губернатор покинул здание законодательного собрания и направляется сюда на служебном вертолете. Возможно, вертолет приземлится на бобовом поле близ одного из опустевших городов, чтобы губернатор – самоуверенный тип с массивной челюстью – смог секунд десять- пятнадцать покрасоваться перед камерами в летной куртке и таким образом продемонстрировать свою неуязвимость.

Каково же было мое удивление, когда, осторожно протискиваясь между людьми, стоящими с краю едва ли не самой многочисленной толпы, я обнаружил, что всеобщее внимание приковано к моему родному сыну, говорящему все тем же недавно обретенным голосом, в котором сквозит восторг перед неотвратимой катастрофой. Говоря о воздушнотоксическом явлении, он употреблял специальные термины, однако голос его был почти певучим от пророческих разоблачений. Название вещества, дериват ниодина, он произносил с неприличным наслаждением, находя некое противоестественное удовольствие в самом его звучании. Люди внимательно слушали этого мальчишку в полевой куртке и кепке, с висящим на груди биноклем и прикрепленным к поясу фотоаппаратом «Инстаматик». Без сомнения, на слушателей действовал его возраст. Он наверняка правдив и откровенен, наверняка знаком с проблемами окружающей среды и в курсе последних достижений в области химии.

До меня донеслись его слова:

– Вещество, которым опрыскали большую лужу пролитого яда на сортировочной станции, – это, вероятно, кальцинированная сода. Но этого недостаточно, к тому же было уже поздно. Я полагаю, что на рассвете в воздух поднимут несколько сельскохозяйственных самолетов и бомбардируют ядовитое облако большим количеством кальцинированной соды, которая, возможно, диспергирует его и развеет на миллионы клубов безвредного пара. Кальцинированная сода – общепринятое название двууглекислого натрия, который применяется при изготовлении стекла, керамических изделий, моющих средств и мыла. Кроме того, из него делают питьевую соду, которую многие из вас, наверное, с жадностью пьют после бурно проведенной ночи.

Люди, пораженные осведомленностью и сообразительностью мальчика, старались протиснуться поближе. Странно слышать, как Генрих с такой легкостью выступает перед толпой незнакомых людей. Быть может, он близок к тому, чтобы найти себя, научиться судить о своих достоинствах по реакции других? Неужели благодаря суматохе и всеобщему смятению, вызванному этим страшным несчастьем, он сможет научиться прокладывать себе путь к успеху?

– Вероятно, всем вам интересно, что же представляет собой этот ниодин «Д», о котором нам постоянно твердят? Законный вопрос. Это вещество мы изучали в школе – смотрели фильмы про крыс, у которых начинались судороги, и все такое прочее. Так вот, в сущности все очень просто. Ниодин «Д» – соединение, состоящее из целой кучи разных веществ, являющихся побочными продуктами производства инсектицида. Полученное средство уничтожает тараканов, а побочные продукты – все остальное. Эту шуточку отпустил наш преподаватель.

Генрих щелкнул пальцами и слегка дрыгнул левой ногой.

– В виде порошка это вещество не имеет ни цвета, ни запаха и очень опасно – разве что, похоже, никто так толком и не знает, какой вред оно причиняет людям и их потомству. Опыты проводятся уже много лет, и либо ученые до сих пор ничего не знают наверняка, либо знают и помалкивают. Некоторые вещи слишком ужасны, чтобы предавать их гласности.

Он поднял брови и, высунув язык вбок, принялся комично подергиваться. Я с удивлением услышал, что люди смеются.

– Если вещество просочится в почву, его действие будет сказываться сорок лет. Многие люди столько не живут. Через пять лет вы заметите, что между оконными рамами, а также на одежде и продуктах появились различные виды грибков. Через десять лет проволочные сетки на ваших окнах заржавеют,

Вы читаете Белый шум
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату