Он спросил, почему я решил выучить немецкий именно в этом году – я же столько лет выходил сухим из воды. Я объяснил, что будущей весной в Колледже-на-Холме должна состояться конференция по Гитлеру. Три дня лекций, семинаров и заседаний. Специалисты по Гитлеру из семнадцати штатов и девяти зарубежных стран, в том числе – настоящие немцы.
Дома Дениза сунула в кухонный пресс влажный мешок с мусором и включила агрегат. Плунжер начал опускаться со страшным скрежетом, от которого стыла в жилах кровь. Входили и выходили дети, капала в раковину вода, на самом проходе покачивалась, дребезжа, стиральная машина. Казалось, эти преходящие обстоятельства поглотили все внимание Марри. Жалобный вой металла, лопающиеся бутылки, расплющенная пластмасса. Дениза внимательно слушала, желая удостовериться, что в этом оглушительном шуме содержатся все необходимые акустические элементы, а значит, машина работает должным образом. Генрих говорил с кем-то по телефону:
– У животных инцест весьма распространен. Выходит, его никак не назовешь противоестественным!
Вернулась с пробежки Бабетта, промокшая до нитки. Марри, пройдя через всю кухню, пожал ей руку. Она тяжело опустилась на стул и стала взглядом искать Уайлдера. Дениза явно проводила в уме сравнение между спортивным костюмом своей матери и мокрым мешком, который она загрузила в пресс. Эта издевательская связь читалась в ее глазах. Именно такие дополнительные уровни существования, экстрасенсорные озарения и изменчивые нюансы бытия, такие неожиданно возникающие очаги взаимопонимания вселяли в меня веру, что вся наша семья – и взрослые, и дети – это труппа иллюзионистов, способных творить необъяснимые вещи.
– Мы должны кипятить воду, – сказала Стеффи.
– Зачем?
– Так сказали по радио.
– Они всегда велят воду кипятить, – сказала Бабетта. – Новое поветрие, вроде совета поворачивать руль в ту сторону, куда заносит машину. А вот, наконец, и Уайлдер. Думаю, можно поесть.
Малыш вошел развалистой походкой, качая большой головой, а его мать принялась радостно гримасничать, корчить счастливые и диковинные рожи.
– Нейтрино проникают прямо сквозь землю, – сказал Генрих в телефонную трубку.
– Да-да-да, – сказала Бабетта.
9
Во вторник пришлось эвакуировать начальную школу. У детей начались головные боли и воспалились глаза, появился металлический привкус во рту. Один учитель принялся кататься по полу и говорить на иностранных языках. Никто понятия не имел, что стряслось. По словам тех, кто проводил расследование, дело, возможно, было в системе вентиляции, в краске или лаке, в пенопластовой изоляции, в электрообмотке, в пище из школьной столовой, в излучении миникомпьютеров, в огнеупорном асбестовом покрытии, в клее на коробках, в испарениях хлорированного бассейна, а может, и в чем-то более таинственном, с более тонкой структурой, более прочно вплетенном в саму основу положения вещей.
Всю неделю Дениза и Стеффи сидели дома, а люди в респираторах и защитных костюмах из милекса методично обследовали здание школы инфракрасными детекторами и измерительными приборами. Ввиду того, что и сам милекс – материал подозрительный, результаты не внушали особого доверия, и пришлось запланировать повторное, более тщательное обследование.
Мы с Бабеттой, обеими девочками и Уайлдером направились в супермаркет. Едва успев войти, столкнулись с Марри. В супермаркете я его встречал уже четыре или пять раз – то есть, там с ним виделся примерно так же часто, как на территории колледжа. Он схватил Бабетту за левый локоть и бочком обошел вокруг, словно вдыхая запах ее волос.
– Восхитительный обед, – сказал он. – Я и сам стряпать люблю, что удваивает мою признательность к тем, кто прекрасно готовит.
– Милости просим в любое время, – сказала она, пытаясь повернуться к нему лицом.
Мы вместе двинулись вглубь магазина, откуда веяло прохладой. Уайлдер сидел в тележке для покупок и по дороге пытался хватать с полок товар. Мне пришло в голову, что он уже слишком большой и слишком взрослый, чтобы кататься в магазинных тележках. При этом интересно, почему его словарный запас до сих пор ограничивается двадцатью пятью словами.
– Мне здесь очень хорошо, – сказал Марри.
– В Блэксмите?
– В Блэксмите, в супермаркете, в пансионе, на Холме. Мне кажется, я каждый день узнаю нечто важное. О смерти и болезнях, о загробной жизни и космическом пространстве. Здесь все это видится гораздо яснее. Я могу размышлять и наблюдать.
Мы вошли в отдел продуктов общего типа, где Марри остановился со своей пластмассовой корзинкой и принялся рыться в куче белых банок и коробок. Я не совсем понял, о чем он толковал. Что именно, по его мнению, видится гораздо яснее? О чем он может размышлять, за чем наблюдать?
Стеффи взяла меня за руку, и мы пошли мимо ларей с фруктами, рядами тянувшихся футов на сорок пять вдоль стены. Лари стояли по диагонали, и на их зеркальные задние стенки то и дело натыкались руками покупатели, пытавшиеся достать фрукты из верхних рядов. По радио объявили: «'Клинекс Софтик', ваш грузовик загораживает вход». Когда кто-нибудь брал из определенного места в кучке плод, оттуда падали на пол два-три яблока или лимона, шесть сортов яблок, экзотические дыни нескольких пастельных тонов. Казалось, все только что поспели, их обрызгали водой и до блеска начистили. Люди срывали с крючков тонкие целлофановые пакеты и пытались понять, с какого конца они открываются. До меня дошло, что весь магазин буквально тонет в шуме, оглашается монотонным гудением труб, дребезжанием и звяканьем тележек, звуками громкоговорителя, жужжанием кофемолок, детскими криками. А на фоне всего этого – или в качестве фона – приглушенный, неведомо откуда доносящийся рев, словно где-то непосредственно за пределами человеческого понимания роится некая форма жизни.
– Ты извинилась перед Денизой?
– Потом, наверно, извинюсь, – сказала Стеффи. – Напомни.
– Она милая девочка, ей хочется стать твоей старшей сестрой и, если позволишь, подругой.
– Насчет подруги не знаю. Тебе не кажется, что она любит командовать?
– Ты не только извинись, но и верни ей «Настольный справочник терапевта».
– Она все время эту книжку читает. Тебе это не кажется странным?
– По крайней мере, она хоть что-то читает.
– Нуда, списки наркотиков и лекарств. А хочешь знать, почему?
– Почему?
– Потому что пытается выяснить, каковы побочные эффекты у той дряни, которую глотает Баб.
– А что глотает Баб?
– Почем я знаю? У Денизы спроси.
– Откуда ты знаешь, что она что-то глотает?
– Спроси у Денизы.
– А почему бы у Баб не спросить?
– Спроси у Баб, – сказала она.
Марри вышел из прохода между полками и пошел рядом с Бабеттой, прямо перед нами. Взял из ее тележки двойной рулон бумажных полотенец и понюхал. Девиза встретила подружек, и они направились к высокому шаткому стеллажу с макулатурой у выхода – книжонки с названиями, напечатанными рельефным шрифтом, отливающим металлическим блеском, с яркими символами возведенного в культ насилия и бурных любовных страстей. На голове у Девизы был зеленый козырек. Я услышал, как Бабетта рассказывает Марри: Дениза вот уже три недели носит козырек по четырнадцать часов в сутки. Без него не выходит из дома и даже отказывается покидать свою комнату. Не снимала его ни в школе, пока не отменили занятия, ни в
